На самом дальнем берегу

Ближе к вечеру, когда путешественники лениво нежились под тентом, который натянули, чтобы найти хоть какое-то укрытие от беспощадного солнца, Аррен спросил:

— А что мы будем искать на Лорбанери?

— То, что мы ищем, — отвечал Ястреб.

— У нас на Энладе, — сказал Аррен спустя некоторое время, — рассказывают басню о мальчике, чьим школьным учителем был камень.

— А… — рассеянно отозвался маг и немного погодя спросил: — И чему же он учил?

— Не задавать вопросов.

Ястреб фыркнул, как бы подавляя смех, и сел.

— Отлично! — сказал он. — Хотя, если бы я действительно знал ответы на вопросы, я молчанию предпочел бы ораторское искусство. Вот, например, почему больше в городе Хорте не творится магия, точно так же, как и в Нарведуэне, а может быть, и по всем Просторам? Ведь именно это мы стараемся узнать, не так ли?

— Это.

— Ты знаешь старую пословицу: «Все законы меняются в Просторах»? Она пошла от моряков, но ее употребляют и волшебники, поскольку правила волшебства зависят от места. Заклинание, правильное на Роке, на Иффише может оказаться простым набором слов. Но на Архипелаге многие уже вообще не помнят Язык Созидания — а кое-где помнят, но не весь: здесь одно слово, там другое. И искусство плетения чар неразрывно связано с землей и водой, с ветром, с лучами солнца и с тем местом, где употребляют магию. Мне как-то пришлось заплыть на восток так далеко, что ни ветер, ни вода не внимали моим велениям, не зная своих истинных имен — а может быть, скорее всего это я их не знал. Ибо мир очень велик, и Открытое Море простирается во всех направлениях за пределы того, что мы знаем; кроме того, за нашим миром есть иные миры. Над этими безднами пространства и перед бесконечной протяженностью времени вряд ли, я думаю, есть хотя бы одно слово, которое везде и всегда хранило бы свой смысл и заключенную в нем силу; разве что таковым было Первое Слово, которое изрек Сегой, сотворивший все, или Последнее Слово, которое еще не было сказано и не будет сказано до тех пор, пока все сотворенное не станет небывшим… Так, даже внутри земель нашего Земноморья мы знаем такие маленькие острова, где все не так, как везде, где есть какие-то тайны и перемены. И таких островов больше всего в Южном Просторе; они нам почти неизвестны, и там множество неразгаданных тайн. Мало кто из волшебников Внутренних земель знаком с народами Юга. Они не очень-то радушно встречают волшебников, потому что имеют — как считается — некую собственную магию. Но все это так неясно и неопределенно, что ничего конкретного о магии Южных Просторов мы не знаем. Но, возможно, здесь вообще никогда как следует не знали искусства магии, потому что не вполне его понимали. Поэтому, если кто-то захочет разрушить магию на Юге, то ему это легко сделать, и она ослабеет здесь скорее, чем наше волшебство во Внутренних Странах. И вот мы уже слышим рассказы о неудачах магии на Юге. Потому что только благодаря дисциплине и наукам в наших свершениях есть и сила, и глубина; там же, где нет руководства, деяния людей мельчают, идут вразброд и совершаются впустую. Вот возьми ту толстую женщину с зеркалами — она утратила свое искусство и теперь считает, что никогда им не владела. Или Заяц — он жует свою хазию и думает, что зашел дальше, чем самый величайший из магов, тогда как на самом деле он просто уходит в поля сновидений и грез и там блуждает без дорог… Но где же то место, куда он так стремится? Что он ищет? Что это за сила, поглотившая его волшебство? Я считаю, что мы узнали в Хорте все, что могли там узнать, поэтому нам следует плыть дальше к югу, на Лорбанери и посмотреть, как обстоит дело с волшебством там — чтобы выяснить то, что мы должны выяснить… Ответил ли я на твой вопрос?

— Да, но…

— Тогда позволь камню хоть немного помолчать! — сказал маг.

И он сел возле мачты в желтоватой светящейся тени тента и начал разглядывать море на западе, в то время как лодка после полудня тихонько плыла на юг. Он сидел прямо и неподвижно. Час проходил за часом. Аррен пару раз спрыгнул за борт и поплавал, стараясь бесшумно соскальзывать в воду с кормы и держась у бортов лодки, потому что ему не хотелось бы пересекать ту линию, по которой был устремлен темный взгляд, смотревший поверх моря на запад, в одну точку, которая, казалось, была далеко за светлой линией горизонта, за голубой толщей воздуха, вообще где-то за пределами света…

Наконец Ястреб нарушил безмолвие и заговорил, произнося за один раз не более одного слова. Воспитание, полученное Арреном, научило его быстро чувствовать настроение, которое маскировалось учтивостью или скрытностью; и он понял, как тяжело на сердце у его спутника. Он не стал больше ни о чем спрашивать, и лишь к вечеру сказал:

— Если я немного спою, это не помешает твоим раздумьям?

Ястреб отвечал, принуждая себя пошутить:

— Это зависит от того, что ты будешь петь.