На самом деле

— Да лучше уходи после девятого, — сказала незнакомая девчонка. — Фига ли учиться-то? А бабки забивать и так сумеешь. Пусть Потапова вон учится, у нее ноги кривые и парней ни разу не было. Ха-ха! Училкой потом будет. Вон как Марь-Петровна. Злющая такая! Сразу видно, что фригидная. Одета как бомжиха, кто ее захочет?!

— Ни фига! — сказала Рита. — Ты Ан-Антоновну не видела. Ну, эту, историчку нашу бывшую. У нее супер-ноги! И учебник типа знает наизусть. Прикинь, да? Наш Козлов в нее влюблен. Сказал, что в Голливуде ум теперь считается сексуальным.

Анна остановилась и прислушалась.

— В натуре? Что за телка?

— Говорю же, историчка!

— И чего?

— Чего-чего! Ну я ведь говорю же: прикольнуло, блин, меня. Она красивая и всякие науки, зацени, реально любит! То есть, так бывает! Ну, и я подумала…

По сердцу Сарафановой разлилось варенье. Все же не напрасным было это время! Кое-что она дала своим ребятам. Может, скоро на родимом факультете будет новая студентка Маргарита? Ну, а там, глядишь…

— Чего, на исторический намылилась? — скептически спросила незнакомая девчонка.

— Нет, конечно! — выпалила Рита. — Нафига мне это нужно?! Родаки, конечно, по-любому заставят одиннадцать классов учиться… Но после этого я сразу на Дом-8!

Остаток пути Анна шла в хорошем настроении. Чтоб быть совсем счастливой, Сарафанова представила, что рядом с ней идет Андрей. Теперь она нередко представляла его рядом с собой, мысленно с ним беседовала, спорила, делилась самым любимым и интересным. Причин этой странной привычки она больше не скрывала от самой себя. Несколько общих знакомых уже заметили, какими глазами смотрит Сарафанова на Филиппенко, поняли, что к чему. Вот только Андрей, как назло, ни о чем не догадывался.

36

В России все изменилось. Но остался пивзавод. И это не могло не радовать Бориса и его товарищей.

Остались прежними также детские сады с уютными верандами — излюбленное место их «светских раутов». Поскольку федеральная программа под названием «Изгнание варягов» положила уничтожить остатки чужеземной культуры, все дюймовочки, обутые коты, девчонки в красных шапках, винни-пухи, буратины и подобные им личности, когда-то украшавшие веранду, были уничтожены. Увы: на новые картинки не хватило то ли краски, то ли денег, то ли воображения… а может быть, приказа от начальства. Веранда осталась без картинок.

Студенты все равно ее любили и ходили в детский садик выпивать. Разумеется, их гоняли и охранники, и воспитатели, и даже иногда милиционеры. Но Борины товарищи обожали посиделки на природе, так что не желали подчиняться человеконенавистническим законам.

Они вовсе не желали подчиняться!

Они были рассержены.

Теперь, к концу весны, когда царь Дмитрий завершил разоблачение всего иноплеменного в обратной хронологии (европейцы, византийцы, скандинавы), он как-то потерялся, несколько поблек, утратил привлекательность. Прошел примерно месяц с той поры, когда толпа несчастных, названных когда-то Ольгами, Олегами и Игорями, штурмовала здания загсов, стремясь получить новые имена. По счастью (или, может, к сожалению?) от варягов в современной русской жизни сохранилось очень мало, так что всё ограничилось несколькими акциями — скорее демонстративными, чем действенными. «Даждьбожичи», уже ставшие привычной частью ландшафта, несколько раз собирались в разных частях города, размахивая гневными транспарантами, но постепенно и они успокоились. Планировали устроить реабилитацию древлян, убивших князя Игоря, месть Ольги объявить геноцидом, выдать жертвам компенсации. Но передумали: похоже, ни денег, ни древлян не нашлось. Так, прощание с самым ранним западным влиянием прошло довольно тускло, особенно в сравнении с бурными переменами предыдущих месяцев.

Похоже, что народ немного подустал от чистки исконной русской культуры от чужеземных наслоений. Пока царь-батюшка, надежа и опора, вел поспешный поиск этого исконного, родного на развалинах Петрополя, в золе сожженных книг, в остатках словаря, который так усердно очищали, и трудах новейших лжеисториков, народ скучал. Зевал. С неудовольствием начал отмечать разруху в экономике, нараставшую инфляциею, сокращение штатов учреждений, позабытые было задержки зарплаты бюджетникам. А вскоре понемногу стал ругаться на форумах, в газетах и на кухнях, уверяя сам себя, что раньше было лучше. Стали поговаривать даже, что совсем не плохо иметь законного президента на западный манер, читать гламурные журналы, что надо вернуть РПЦ, варягов, ну, и все остальное, что отменило антиевропейское правительство.

Борис уже полгода не был в оппозиции режиму. И теперь, когда цветочки мать-и-мачехи раскрасили ландшафт его родного города, внезапно осознал: «Да я же против! Я же нонконформист! И как это можно было — молчать, ничего не делать столько времени?!»