Читаем На сем стою полностью

Вне всяких сомнений, здесь излагалась вся концепция избыточных заслуг Христа и святых, но Лютер попал в капкан, поскольку он должен либо отречься от своих убеждений, либо отвергнуть декреталию, либо истолковать ее в приемлемом смысле. Он попытался сделать последнее и, почувствовав деликатность своей задачи, попросил позволения представить свои соображения в письменном виде, отметив, что они "достаточно поспорили". Кардинал чувствовал себя неспокойно, осознавая, что, вступив в диспут с Лютером, он вышел за предписанные ему рамки. "Сын мой, - резко сказал он, - я не спорил с тобой. Я готов примирить тебя с Римской Церковью". Но поскольку примирение было возможно лишь ценой отречения, Лютер возразил, что он не может быть осужден, не получив при этом возможности высказать свои убеждения и выслушать их опровержение. "Я не имею намерения, - сказал он, - выступать против Писания, отцов, декреталии или здравого смысла. Вполне возможно, что я пребываю в заблуждении. Я готов согласиться с мнением университетов Базеля, Фрейбурга, Левена и, если необходимо, Парижа". Это была открытая попытка оспорить юрисдикцию кардинала.

Письменное истолкование, представленное Лютером, являло собой лишь более искусную и продуманную попытку придать благоприятный смысл декреталии. Кайэтан, должно быть, указал на это Лютеру, поскольку тот изменил свою позицию и выступил с полным отрицанием декреталии и авторитета сформулировавшего ее папы. "Я не обладаю достаточной смелостью, чтобы ради одной неясной и двусмысленной декреталии, изложенной человеческой рукой папы, отречься от многочисленных и совершенно ясных свидетельств Божественного Писания. Ибо, как сказал один из истолкователей канона, "в вопросах веры выше папы не только собор, но и любой верующий, коли он вооружен большими авторитетом и доводами". Кардинал напомнил Лютеру о том, что и само Писание нуждается в истолковании. Истолкователем же его является папа. "Его святейшество искажает Писание, - прозвучал ответ Лютера. - Я отрицаю, что он выше Писания". Вспыхнув, кардинал громким голосом повелел Лютеру удалиться и не возвращаться до тех пор, пока он не будет готов сказать: "Revoco" - "Отрекаюсь".

Лютер писал домой, что кардинал способен разобраться с данным делом не более, чем осел - играть на арфе. Вскоре этот образ был подхвачен карикатуристами, изобразившими в виде осла самого папу. Кайэтан быстро остыл и во время обеда со Штаупицем призывал его побудить Лютера отречься. По словам Кайэтана, у Лютера нет лучшего друга, чем он. Штаупиц отвечал: "Ни способностями, ни знанием Писания я не могу соперничать с ним. Вы представитель папы. Решать дело вам". "Я не буду более разговаривать с ним, - сказал кардинал. - У этого человека глубоко посаженные глаза, а это свидетельствует о том, что его голова переполнена самыми удивительными фантазиями".

Штаупиц освободил Лютера от его клятвы послушания братству. Может быть, он хотел освободить августинское братство от ответственности, а может быть, желал снять оковы с монаха, но у Лютера возникло ощущение, будто его оттолкнули. "Я был отлучен трижды, - сказал он позднее, - вначале Штаупицем, затем папой, а в третий раз императором".

Он пробыл в Аугебурге до следующей недели, ожидая еще одной встречи с кардиналом, чтобы через Кайэтана передать прошение папе. В нем он указывал на то, что доктрина об индульгенциях никогда официально не утверждалась, а поэтому обсуждение спорных вопросов не должно рассматриваться как ересь, особенно, пунктов, не имеющих существенного значения для спасения.

 

Лютер жаловался, что папское повеление явиться на суд в Рим предает его в руки доминиканцев. Кроме того, Рим нельзя считать безопасным местом, даже если имеешь охранное письмо. Даже сам папа Лев не был в безопасности. Лютер намекал на недавно раскрытый заговор кардиналов с целью отравить его святейшество. В любом случае у Лютера как у монаха нищенствующего ордена не было средств на такое путешествие. Он был милостиво принят Кайэтаном, но вместо продолжения диспута Лютеру была предоставлена лишь возможность отречься. Предложение выслушать мнение университетов было надменно отвергнуто. "Полагаю, что со мной поступают несправедливо, поскольку я учу единственно лишь тому, что есть в Писании. Поэтому думаю, что как только Лев получит достоверную информацию относительно моего дела, мнение его переменится".

К этому времени до Лютера дошли слухи о том, что кардинал имеет полномочия арестовать его. Городские ворота охранялись. С помощью дружественно расположенных к нему горожан Лютеру удалось ночью бежать. Бегство это было настолько поспешным, что ему пришлось скакать на лошади верхом в сутане, не имея ни шпор, ни уздечки, ни меча. Он прибыл в Нюрнберг, где ему показали инструкции, которыми папа напутствовал Кайэтана. Лютер оспорил их подлинность, но при этом оставил за собой возможность обратиться к вселенскому собору. 13 октября он вернулся в Виттенберг.

Грозный изгнанник

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное