На семи морях. Моряк, смерть и дьявол. Хроника старины.

Никогда больше капитаны не купались в такой роскоши, как во времена импортно-экспортных и экспедиционных «концернов» (Венеция, Генуя, Пиза), унаследовавших, казалось, традиции финикийцев. На венецианских торговых судах патрон, как называли капитана, содержал прямо-таки королевский двор. Кушанья подавались на серебре. Трапезу сопровождала игра музыкантов. Для его личных услуг имелись два пажа, мажордом, дворецкий и камердинер.

Вся остальная Европа не могла позволить себе ничего подобного. Время морских королей-викингов давно прошло, и скандинавские внуки этого отважного племени мореплавателей снова превратились в простых рыбаков. Ганзейские капитаны и вовсе не имели ничего общего с нордическими морскими гигантами былых времен. Они рисуются нам в виде доморощенных каботажников, которые не пользовались лоциями, потому что не умели их читать, и не применяли компас, так как охотнее держались в видимости берегов. Ганзейские патриции предпочитали подписывать коносаменты в своих облицованных темными панелями конторах вместо того, чтобы самим водить в море когги.[02]

Таким образом, когда испанцы и португальцы решили искать пути в Индию, им не оставалось ничего другого, как обратиться к итальянским капитанам. Вот и получилось, что Америка была открыта генуэзцем, а названа по имени флорентийца – Америго Веспуччи, хотя «ответственность» за экспедицию в Новый Свет и взяло на себя испанское правительство. Итальянские морские торговые города, которые задолго до исторического 1492 года – года открытия Америки обладали всеми предпосылками для снаряжения флота в трансатлантическое плавание, остались в долгу перед человечеством. Это трудно понять еще и потому, что турецкое господство на Средиземном море нарушило итальянские торговые связи с Индией, что для этих городов было равносильно экономической смерти. Однако вместо поисков выхода из сложившегося положения они примирились со своей участью, и в гаванях Венеции и Генуи выросли целые леса мачт неподвижных кораблей.

Среди безработных итальянских капитанов вскоре пошли разговоры, будто на Иберийском полуострове большой спрос на опытных моряков, так как там вынашиваются дерзкие планы.

В Сагрише португальский принц Генрих Мореплаватель открыл мореходное училище. С распростертыми объятиями принимал он искусных моряков с Апеннинского полуострова. Он направил вдоль побережья Западной Африки многочисленные морские экспедиции, однако результаты их были невелики. Итальянцы, хорошо знакомые со Средиземным морем и господствовавшими там ветрами мистралем и сирокко, в Атлантике вели себя нерешительно. Она была для них книгой за семью печатями. Пришлось им сносить упреки принца, который, между прочим, вовсе не был береговой крысой, страдавшей водобоязнью, каким он выставлен почти во всех книгах, описывающих морские путешествия и открытия.

Когда в Португалии появился генуэзец Христофор Колон (Колумб), в Сагрише уже не было мореходного училища, куда он мог бы обратиться. Принц Генрих умер и оставил после себя долги. Средств не хватало. Сагриш снова превратился в обыкновенную рыбачью деревушку. Поэтому Колумб обратился с несколькими прошениями к королевскому двору. Была проявлена любезность, и генуэзца, который выдавал себя за капитана, приняли при дворе. Однако жалобы покойного принца на итальянских моряков были все еще свежи в памяти королевских советников. Большим доверием пользовались соотечественники-португальцы. Достижения таких людей, как Бартоломеу Диаш и Васко да Гама, к несчастью для Колумба, подтверждали правильность этой позиции. Не Колумб, а португалец Васко да Гама отыскал путь в Индию. Поэтому Колумб, хотя и открыл позднее Америку, на Иберийском полуострове до самой своей смерти считался неудачником.

Разочарованный отказом португальского двора от предложенного им трансатлантического проекта, Колумб перебрался из Португалии в Испанию. Более десяти лет потребовалось ему, чтобы добиться одобрения его плана испанским королевским двором.

Колумб стал самым знаменитым из мореплавателей всех времен, хотя его моряцкие качества были весьма спорны. Да и о личности его известно в общем-то довольно мало. Мы даже не знаем, как он выглядел, хотя существует с полсотни старых гравюр, выполненных при его жизни. Но ни один портрет не похож на другой. Колумб и сам старательно обходил молчанием вопрос о своем прошлом. Стыдился ли он своего низкого происхождения или его прошлое не было безупречным? Этого мы не знаем. Во всяком случае представляется, что жизнь обошлась с ним не слишком благосклонно. Ко времени появления на Иберийском полуострове он был еще в расцвете сил, хотя голова и борода его были совсем седыми, что, впрочем, придавало ему определенную представительность. В остальном о его облике можно судить по различным документам тех времен: орлиный, изогнутый, как у каравеллы, нос, высокий рост. Все время подчеркивается его необыкновенное красноречие, говорится, что своей непритязательностью он был похож на дервиша. Юмор ему был столь же чужд, как и веселое настроение.