Однако подобные примеры составляли не правило, а исключение. Ведь помимо того, что женщины сами были мало заинтересованы в корабельной службе, у моряков существовал еще крепко укоренившийся предрассудок, что юбки на корабле вызывают встречный ветер или штиль. «Женские юбки на борту приносят раздоры и убийства» – так характеризовалось отношение к женщинам на корабле. Правда, известно, что вопреки этому правилу голландские, а иной раз и другие капитаны парусников брали с собой жен в дальние плавания. Но ведь это – капитаны, попробуй поспорь с ними!
И все же исключений не следовало бы допускать даже для капитана: коль скоро все на корабле живут воздержанно, то и ему вызывать зависть остальных – последнее дело. Пребывание капитанских жен на кораблях было в высшей степени непопулярным.
Происхождение такой женоненавистнической концепции может трактоваться по-разному. Однако большинство этих интерпретаций не передают сути дела. Подобный образ действий основан скорее на старинном законе всех путешественников: ни один ямщик или железнодорожник не брал с собой жену, даже если поездка длилась неделями и дольше. Женщина не должна присутствовать на рабочем месте мужчины. А палуба корабля была рабочим местом.
Кроме того, пребывание женщин на военных кораблях было бы несовместимо с дисциплиной, а на торговых судах, где все подчинено единому богу – грузу, их просто негде было бы разместить.
Однако женщины, по мнению моряков, приносят несчастье лишь на корабле, а не на берегу.
Моряки основали много смешанных рас. Люди Колумба не были первыми родоначальниками смешанных рас. Подобная слава по праву могла бы принадлежать еще финикийским навигаторам. Они оставляли свои следы повсюду, где только им доводилось появляться, – и на европейских, и на африканских берегах Средиземногс моря.
Не отличались от них и викинги. Эти суровые мореплаватели испытывали слабость к шарму темноглазых женщин южных стран – испанок, француженок, итальянок.
Величайшая из расовых диффузий, осуществленная благодаря кораблям, совершилась в эпоху Великих географических открытий. Индейцы Карибского побережья Америки приняли испанских моряков, пришедших на трех каравеллах Колумба, за белых богов и потому поначалу сочли за честь для себя, когда те возжелали их жен.
Их заблуждение развеялось, как только они познакомились с захватчиками поближе. Едва ли богам могли быть присущи такие свойства, какими обладали эти авантюристы. И тогда они возненавидели этих «богов».
Первое знакомство европейских мужчин с экзотическими женщинами имело неожиданные последствия. Прежде всего этим воспользовался Колумб. Во время вербовки экипажей для своего второго путешествия в Америку он не испытывал никаких затруднений. А ведь первое плавание из-за этого чуть было не сорвалось.
Конечно, такому изменению во взглядах способствовала и жажда наживы. Однако стрелку компаса фантазии кабальеро не меньше притягивал и другой магнит: не знающие условностей, вольные как птицы, женщины Нового Света.
В портовых притонах Палоса возвратившиеся на родину мореходы не делали тайны из своих приключений за океаном. То, о чем там рассказывалось, не оставляло безучастными даже высокомерных идальго.
Другим последствием встречи Европы и Америки на этой основе явилась «благородная болезнь» эпохи Великих географических открытий, поразившая сначала иберийских моряков, а затем распространившаяся по всей Европе. Она не щадила ни матросов, ни кондотьеров, равно как в более поздние времена с одинаковой ненасытностью разъедала тела королей и нищих.
Долгое время не могли доказать, что сифилис – болезнь американского происхождения. Ныне этому есть доказательства. С того дня в 1493 году, когда врач Диас де Исла поднялся в Палосе на «Пинту» и «Нинью», чтобы оказать помощь некоторым морякам, чахнувшим от неведомой болезни (капитан «Пинты» умер через несколько дней после возвращения), и до начала XX века сифилис считался заслуженной карой за греховные радости. Поэтому заболевшие мерзкой болезнью шли часто не к врачу, а к исповеднику.
Это обстоятельство, а также катастрофическое состояние гигиены привели к ужасающему распространению новой заразы в Европе. В тот же год, когда Колумб возвратился из своего первого плавания, случаи сифилиса были зафиксированы в Барселоне, Париже и даже в Англии.
Но ни сама страшная болезнь, ни отсутствие снадобья от нее не могли избавить моряков от легкомыслия и беспечности, с которыми они предавались тем занятиям, что изображены Томасом Роулиндсоном на картине «Первая сделка после выхода на берег».
Ни тяжелая работа, ни плохое питание, ни невзгоды во время долгих трансатлантических рейсов не подавляли жизненных инстинктов лихих мореходов. Нескончаемо кружились их мысли вокруг женщины, находя свое выражение то в словах шэнти, распеваемых во время работы, то в анекдотах, смакуемых на баке.