На серебряной планете

Я уж и так боюсь, что слишком долго это дитя пробыло со мной, молчаливым и грустным отшельником. Странный это ребенок, и странно, что мы в этом одиночестве вместо того, чтобы сблизиться, становимся все более чужими друг для друга. Она глядит на меня широко открытыми глазами, и я вижу, что она думает о многом таком, чего мне не говорит.

Но самому-то себе я могу признаться? Я так давно здесь с этой девочкой, а ведь не привязался к ней, напротив, неприятно мне ее присутствие, так хотелось бы мне быть одному и беспрепятственно думать о прошлом… о Земле…

И все-таки нужно возвращаться… к Тому, к детям Тома, которые с удивлением и страхом будут смотреть на меня, на старого, седого человека, который некогда прилетел с Земли, а теперь долго жил в одиночестве…

Нужно мне возвращаться… Возвращаться нам нужно, Ада…

Еще нельзя мне умереть.

II

У моря, на Теплых Прудах

От Исхода нашего лунных дней четыреста девяносто два, то есть примерно тридцать восемь земных лет.

Очень давно уже я ничего не записывал на этих страницах – сегодня беру их в руки, чтобы отметить смерть Розы.

Она погибла, страшно сказать, от руки своего мужа и брата, любимого некогда моего воспитанника Тома, который в гневе ударил ее камнем по голове.

Вторая жена Тома и старшие его дети приняли это молча; им кажется, что он имеет право убивать всех, кто ему перечит. Одна лишь Ада, обычно державшаяся поодаль от семьи Тома, на сей раз выступила против убийцы. Без рыданий, без криков, но с гневным лицом и воздетыми руками шла девушка к нему, а он боязливо отступал, хоть мог свалить ее одним ударом, потому что он выше и сильнее.

Но Ада остановилась в двух шагах от него и, указывая на неостывшее тело Розы, начала потрясать руками и кричать:

– За кровь жены твоей проклинаю тебя от имени Старого Человека!

(Старым Человеком теперь называют меня здесь.)

Том устрашился, но минуту спустя мрачно взглянул на меня, все это время молчавшего, а потом сказал Аде, силясь придать надменность своему голосу:

– Роза была моя, я мог делать с ней все… кормить ее или убить. Почему же она меня не слушалась?

Этот страшный случай, это преступление – невольное, ибо я посейчас не верю, что Том ударил жену с намерением убить ее, – вдруг прояснило для меня три обстоятельства, в которых я ранее не отдавал себе отчета.

Я вижу прежде всего тиранию Тома, и мне кажется, что я тому виной, ибо воспитывал его и не сумел сделать иным. Да и не следовало, может, проводить одинокие годы в Полярной Стране, а их здесь предоставлять своей судьбе…

Еще удивила меня Ада. По ее выступлению против Тома и по многим другим признакам, которые мне лишь теперь припомнились, я понял то, на что мало обращал внимания до сих пор, – необычные взаимоотношения у нее с братом и его семьей. Мне кажется, это взаимная ненависть, однако все остальные боятся этой девушки, самой молодой из первого поколения здешних людей. Она держится от всех вдалеке и считается чем-то вроде жрицы, хоть я и не знаю, удачное ли это определение. Жаль мне Аду, она одинока и, кажется, навсегда останется одинокой в этом мире, как и я, – жаль еще сильнее потому, что я не сумел стать для нее тем, чем, наверное, должен бы стать в таких обстоятельствах: добрым отцом и другом. Но и в ее отношении ко мне больше какого-то суеверного преклонения, чем любви. Видно, и в этом повинен я сам.

А третье, что более всего ужаснуло меня, ибо ближе всего меня касается: они считают меня… Но нет! Может, мне просто кажется! Что ж из того, что Ада проклинала Тома от моего имени? Ведь я же здесь самый старый, так, наверное, только поэтому… А все же, если это так и есть, – неужто и в этом… идолопоклонстве повинен я сам? Как странно все они произносят те слова, которыми меня именуют: Старый Человек…

* * *

Сегодня я снова видел сон, который уже много лет неотступно меня преследует, и я из-за него чувствую себя все более чужим в этом мире…

Снилось мне, что я был на Земле.

Но сегодня это был странный сон…

Меня окружали люди, и я весьма увлеченно беседовал с ними о делах государств, народов, о прогрессе… Мне говорили, что границы некоторых стран изменились с тех пор, как я оставил Землю, что другие теперь законы и отвергнуты прежние верования. Все это меня заинтересовало, и захотелось мне после долгого отсутствия своими глазами увидеть Землю, чтобы понять, какой она стала.

И вот я отправился в путь и проходил по знакомым мне некогда городам и краям. Действительно, изменилось многое. Я пролетал над континентами и с высоты птичьего полета дивился тому, что на месте прежних столиц видны руины, на месте цветущих полей – пустыри и пепелища, а там, где некогда простирались пустыни, я видел воду, и видел я возделанные поля и луга вокруг новых столиц, бурлящих движением и жизнью. Я останавливался по временам и заходил в дома людей и расспрашивал их о событиях моего времени, но никто уже ничего не мог мне ответить. Качали только головами и говорили: «Мы ничего об этом не знаем» или: «Мы забыли».

Ужас мной овладел и невыразимая печаль, ибо видел я, что Земля стала иной, совсем непохожей на ту, какую я знал.