Читаем На севере диком полностью

Когда вышли на лежневку, заиграла холодная вечерняя заря. Они остановились на минуту, закурили. Снова пошли. Корнев бросил недокуренную папиросу:

— Вот что, Иван. Я тебе скажу прямо. Мое мнение, что работают люди у нас плохо только оттого, что мы работаем плохо. В первую очередь к тебе это относится. Ты тут начальник.

Иван Петрович хмыкнул в усы, помедлил секунду и сказал:

— Парторг меня в бюрократизме обвиняет. А ты вон куда мечешь!

Нет, это уж не дружеский разговор, когда он начинается с обиды.

— Я тебя в бюрократизме не обвиняю. Приказывать ты любишь…

— А ты что же, против приказа? — спросил Дудник, крупно шагая по накатанной машинами дороге.

Виталий Осипович, глядя на его покрасневшую шею, подумал: «Знаю, что не любишь ты поперечного слова. Ничего, терпи». И нарочно, чтобы заставить Дудника умерить его гневный шаг, негромко заговорил:

— Знаю, что без приказа нельзя. Сам привык подчиняться приказу и отдавать приказы. Приказ — это закон. А каждый закон должен стоять на крепком экономическом основании, иначе грош ему цена.

Замедлив шаг. Дудник слушал не перебивая и только посапывал толстым носом. Даже когда Виталий Осипович перестал говорить, он еще долго шел молча и уже у самого поворота на тропинку, ведущую к дому, остановился и спросил:

— А как же мы всю войну план выполняли?

— Так я и говорю, приказ должен отдаваться с учетом обстановки. Ты, Иван, пойми. Война идет к концу, наступают новые времена, складываются новые условия.

— Война еще идет, — проворчал Дудник.

Виталий Осипович перебил:

— А ты вперед смотри. А то окажешься в отстающих. Ты руководить поставлен, обязан все предвидеть, все новые условия предусмотреть. Уже сейчас надо готовиться к послевоенной работе. Видишь, вот Мартыненко, простой лесоруб, это понял и начал работать по-новому, а ты все на одном месте топчешься.

— Ну, знаешь! — проворчал Дудник. — Ты хотя инженер, но строитель, а я всю жизнь в лесу. Мы всю войну план тянули, не думая о методах, а ты меня учить взялся. Не рано ли?

И размахивая планшетом, он крупно зашагал к дому. Около самого крыльца заносчиво спросил:

— Ну что молчишь? Скажи-ка, что надо делать?

— А ты как думаешь? — спросил Корнев.

— Как я думаю, я уже сказал. Ты теперь скажи, что, по-твоему, надо делать.

— Скажу. Надо с лесорубами по-деловому говорить, а не приказом. Вот скажи, как работает Мартыненко? Не знаешь, и я не знаю. А надо знать.

— Ты не знаешь — я знаю. А такие, как Тарас! Ого. Поди уговори его. Но вот посмотришь, он у меня такой рекорд поставит!

— Не в Тарасе дело. Все плохо работают. И никакого рекорда Тарас не поставит.

— Не поставит?! — Дудник даже остановился, занеся ногу на крыльцо.

Обеспокоенная Валентина Анисимовна открыла дверь.

— Вы что расшумелись?

Оба вдруг притихли. Вошли. Молча разделись.

— Ну вот. То на весь поселок разговор, а то притихли. Да в чем дело?

— Ничего, дроля. Обыкновенный разговор.

ТЕНЬ НА СТЕНЕ

Это было месяца три тому назад. Гришу Орлова по его усиленной просьбе приняли в гараж, и Петров, заведующий гаражом, с недоумением глядел на замурзанного парнишку. Куда приспособишь такого? Как ему доверить один из потрепанных, но драгоценных лесовозов?

Разве совладает с огромным газогенератором такой воробей, даже если у него имеются права шофера второго класса?

Но долго раздумывать не разрешала обстановка. Шоферов все равно не хватало, а тут не какой-нибудь самоучка, а второй класс. Потомственный шофер. Отец завгар. До войны заведовал гаражом в Ленинграде. Дед водил первые автомобили по улицам Питера.

И Афанасий Ильич решился:

— Ладно. Вот тебе машина. Ремонтируй и садись.

Машина! Дырявый самовар, старая калоша. Завей горе веревочкой. Она стояла, уткнувшись радиатором в канаву, подняв к небу помятый бункер, и считала, что ее песенка спета.

Но песенка началась снова. Старая песня: в ремонт, в рейс, снова в ремонт. Гриша проклял ее, двенадцатую, всеми автопроклятиями, какие успел освоить, и, проклиная, ухаживал бережно, с любовью.

В ту ночь, когда Петров пожалел человека и не пожалел машину — сдернул с радиатора кожушок, пригрев Гришины плечи, ее вновь привели в гараж. В ремонт.

Гриша с ремонтной бригадой в сотый раз старался вернуть к жизни изношенный механизм. А в перерыв они толкли овес, приобретенный в порядке обмена у конюхов, и выпекали из полученной муки лепешки. Лепешки получались как из опилок. За этим делом их и застал Афанасий Ильич.

Орлов толок в железной ступке, сделанной из обрезка газовой трубы, жареный овес. Петров знал, что овес этот воруют на конюшне из скудного лошадиного пайка.

Увидев завгара, ребята смутились и, неловко топчась, начали прятать зерно. Афанасий Ильич молча взял мешочек с овсом и приказал:

— Орлов, давай сюда ступку.

И пошел в свою конторку. Гриша Орлов осторожно поставил ступку на стол.

— Где взяли овес — все равно не сознаешься, сам знаю, — сказал Петров сухо, — иди, Орлов. Если еще поймаю, отдам под суд.

В груди участились тупые удары.

Перейти на страницу:

Все книги серии Область личного счастья

На севере диком
На севере диком

Область личного счастья — это далеко не только область личной любви, это также не только свое место в труде, в коллективе. Личное счастье человека — в гармоническом сочетании этих двух сторон жизни человека. В романе говорится о дружном, но не простом коллективе людей, начавшем складываться в далеком северном леспромхозе во время Великой Отечественной войны. Не легко работать, не легко строить и личную жизнь. Диспетчер лесовозной дороги Женя Ерошенко полюбила технорука Корнева. А он верен своей невесте, угнанной фашистами в глубь Германии. Сложная история взаимоотношений Жени и Корнева составляет центральную линию романа. Наряду с этим рассказывается печальная, но поучительная история неудавшейся любви другой девушки — Марины и лесоруба Тараса, прослеживаются судьбы многих других героев романа, которые по-разному смотрят на жизнь, по-разному представляют себе счастье, по-разному добиваются его.

Лев Николаевич Правдин

Проза / Советская классическая проза / Современная проза
Область личного счастья
Область личного счастья

Область личного счастья — это далеко не только область личной любви, это также не только свое место в труде, в коллективе. Личное счастье человека — в гармоническом сочетании этих двух сторон жизни человека. В романе говорится о дружном, но не простом коллективе людей, начавшем складываться в далеком северном леспромхозе во время Великой Отечественной войны. Не легко работать, не легко строить и личную жизнь. Диспетчер лесовозной дороги Женя Ерошенко полюбила технорука Корнева. А он верен своей невесте, угнанной фашистами в глубь Германии. Сложная история взаимоотношений Жени и Корнева составляет центральную линию романа. Наряду с этим рассказывается печальная, но поучительная история неудавшейся любви другой девушки — Марины и лесоруба Тараса, прослеживаются судьбы многих других героев романа, которые по-разному смотрят на жизнь, по-разному представляют себе счастье, по-разному добиваются его.

Лев Николаевич Правдин

Проза / Советская классическая проза / Современная проза

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее