Правда, не все так думали, были и такие, хоть их было и меньше, которые не боялись доноса лесника, а смело стояли за луку и были убеждены в том, что эта лука принадлежит им и новые копцы надо выбросить вон, как и первые. А об Андрее говорили, что из доноса на него ничего не выйдет. Надо только дружно, всем обществом, если начнется какое-нибудь дело, сказать, что лесник доносит на него из мести, за Ганну.
Такие разговоры поднимали дух у боязливых.
— Вы боитесь этой «костяной пуговицы», — говорил Василь Подберезный, — боитесь, что лесник может донести в лесничество? Пускай доносит. Копцы снова стоят. Что ж! Пускай он нацепит пуговицы еще сзади; может, здесь, среди вас, есть его приятель, пусть пойдет к нему и скажет, что я, Василь Подберезный, все равно вышвырну эти копцы к чертовой матери. Это работа лесника, и я знаю, куда он метил, когда ставил их ночью. Только пусть знает, что, если посмеет разинуть рот, чтоб донести на меня, я его вместе с копцами утоплю в Немане. Пусть он это знает и помнит.
Последние слова Василь произнес уже со злостью, и кулаки его крепко сжались, а сам он шел по улице грозный, как буря. Крестьяне невольно любовались, глядя на Василя — такой он молодец: высокий, плечистый и такой смелый.
Солнце уже садилось.
За селом в поле у костра целая вереница девчат справляла «росу»[6]. Недалеко от костра на камне стояла пустая сковородка, и в ней лежало несколько деревянных вилок. Рядом виднелся небольшой глиняный графинчик, теперь пустой и по горлышко закопанный в землю: девчата спрятали его, чтоб любопытный глаз какого-нибудь гуляки не открыл их тайной пирушки. Здесь же валялась яичная скорлупа — признак того, что жарили яичницу. Девчата весело пели и прыгали через рожь, чтоб она лучше уродилась и росла.
— Мне сегодня так весело, девчатки, так весело, что и сказать трудно! Должно быть, к слезам, — говорила Ганна.
— Если б у нас был такой Василь, мы бы не знали, на какую ногу и ступить, — шутили девчата, — и не диво, что тебе весело.
— Вот, Ганночка, какая ты счастливая: и Василь тебя любит, и лесник, и все. Ты бы мне лесника, что ли, отдала, — смеясь, щебетала Катерина. — Он хоть и не очень хороший, зато один сюртук его чего стоит!
И девчата покатывались со смеху, перемывая косточки хлопцам.
— А ну их, хлопцев, давайте, девчата, лучше песни петь. Ганна, запевай.
— И правда, давайте петь! — откликнулась Ганна.
Девчата стали в кружок, взялись за руки, а Ганна ходила в хороводе с венком на голове, сплетенным из первых цветов. И сама она была как цветок, даже девчата любовались ее красивым лицом, длинными темными косами и стройным станом.
Но песня сразу же оборвалась.
— Тише! Тише! — закричала одна дивчина таким пронзительным голосом, что все испуганно замолчали.
Из-за Немана несся тревожный крик мужчин и истошный, душераздирающий плач женщин.
Перепуганные девчата, не двигаясь с места, смотрели друг на друга. Ганна не могла вымолвить слова. Сердце ее билось сильно-сильно. Она побледнела и присела на землю.
— Ой, голубчики, убили кого-то! — заголосили девчата и бросились сломя голову туда, откуда доносился крик.
Взяв ружье, лесник еще днем пошел сторожить копцы, которые он же сам и поставил. А поставил он их в надежде подзадорить Василя и замешать его в дело с копцами, зная горячую натуру хлопца. Василь же, заметив утром копцы, сразу догадался, чья это работа и на что она рассчитана. Оба хлопца видели друг друга насквозь. Не было никакого сомнения в том, что оба они стремились встретиться и схватиться друг с другом, ведь им давно хотелось свести счеты. Никому не говорил Василь об этом. Боясь, что ему помешают, он действовал осторожно. На закате, как только в селе все стихло, Василь вышел тихонько из хаты, прошел через огороды, затем перелез через изгородь, миновал гумна и вышел с другого конца села на берег Немана, туда, где стояли копцы. Лесник расхаживал неподалеку. Увидев Василя, он остановился.
— Что ты тут снуешь? — спросил Василь лесника.
— А вот стерегу копцы, чтоб какой-нибудь негодник снова не повыдергал их, — вызывающе ответил лесник.
— А скажи ты мне, братец, кто их поставил?
Говоря это, хлопцы сходились все ближе и ближе.
— Умные говорят, что землемер, а дурень, может, еще что скажет, не знаю, — снова ответил лесник.
— А в селе не так толкуют — говорят: днем копцы ставят землемеры, а ночью — паршивцы.
С этими словами Василь со страшной силой рванул столб и повернул его к себе. Столб подался, комлем прорезал желтый песок и вывернулся из земли.
Тут произошло то, чего лесник и сам не ожидал: его словно толкнули и бросили на Василя. Одним прыжком он оказался возле противника и изо всей силы ударил его по голове. Василь закачался, но устоял на ногах; вся кровь прилила у него к лицу.
— А я думал, что ты такая собака, которая кусает исподтишка, — сказал Василь, залепив в ответ такую оплеуху, от которой у лесника посыпались искры из глаз, а из ушей хлынула кровь.