На Сибирском тракте

— Понимаете, какое дело… Мне во взвод недавно нового солдата дали. По фамилии Воробьев. Илья Воробьев. Раньше он при штабе полка служил, был там кладовщиком или завскладом, что-то так вот… Со странностями солдат. Даже со слишком большими. Всё какие-то крайности. Стреляет отлично. А выправка отвратительная. Гимнастерка всегда помятая, ремень затягивает так слабо, что хоть два кулака суй. Бьемся мы с ним, бьемся, а проку все равно нет. Он, этот Воробьев, может пройти километров сорок, и хоть бы что ему. А вот по тревоге быстро в строй становиться не может. Все молчит. Нелюдим, а в походе последнюю портянку отдаст товарищу. Сам замечал. И все у него так: одно хорошо, другое плохо. И, пожалуй, больше плохого.

Я видел этого солдата. У него действительно не было настоящей воинской выправки. Есть люди, которые впервые наденут солдатскую форму и даже не заправятся как следует, а на них любо-мило смотреть. Воробьев же был небольшого роста, большеголовый, широкоплечий, сутулый, где уж тут до молодцеватости. И по всему было видно, что он безразлично относится к своему внешнему виду.

Командир второго взвода лейтенант Павловский, высокий стройный мужчина, отличный строевик, служивший до войны в Московском осоавиахиме, сказал:

— Да-а-а, задача. Конечно, сразу ничего не добьешься от этого Воробьева. В строю не был, дисциплины настоящей не чувствовал. Кладовщик и строевой солдат — что может быть общего?

— Вообще-то он исполнительный, — неуверенно пробормотал Чебякин. — Только… Только все же не солдат, а бревно какое-то.

Утром мы получили приказ — выйти на операцию по уничтожению фашистской банды, скрывавшейся где-то поблизости в лесах. Все годы войны бандиты служили в гитлеровской армии и были на восточном фронте. После капитуляции фашистской группировки в Курляндии они не сдались в плен, а ушли в подполье и стали грабить и убивать советских граждан.

Рота выстроилась возле дворца на большой ровной площадке, посыпанной мелким песком. Ночью солдаты спали в неотапливаемых комнатах на соломе, до утра основательно продрогли и сейчас поеживались в тонких гимнастерках.

Когда была подана команда «вольно» и всем разрешили закурить, лейтенант Чебякин подошел ко мне и сказал с чуть заметной тревогой:

— Идем, значит…

Помолчал и добавил:

— Боюсь вот, чтоб мой Воробьев сдуру не угодил под пулю. Зеленый, необученный.

— Да ничего с ним не случится, — сказал подошедший к нам лейтенант Павловский. — Не такой уж он глупый; по-моему, как раз наоборот.

— К тебе бы его во взвод передать.

— Давай, не возражаю.

Рота двинулась по широкой, наезженной проселочной дороге в глубину леса. Пройдя с полкилометра, мы свернули на узкую дорожку, на которой не было следов ни автомашин, ни телег. По обе стороны движущихся колонн безмолвно стояли огромные сосны. Утро выдалось прохладное и туманное, в лесу стояла необычная, настороженная тишина. Лишь невдалеке постукивал дятел.

Банда скрывалась в глубине этого лесного массива, по данным разведки в восьми-девяти километрах от дворца, в котором мы ночевали.

Вскоре рота перешла на малозаметные извилистые тропинки. Они пересекали лес в разных направлениях, но мы избирали только те, которые вели на запад. Солдаты двигались осторожно, цепочками, избегая открытой местности, где можно попасть под неожиданный огонь врага.

Туман постепенно рассеялся. Появилось солнце, и в лесу стало веселее: послышались птичьи голоса, подул порывистый весенний ветер, и, раскачиваясь, зашумели ветки сосен, листья кустарников. Казалось, в этом спокойном, оживающем лесу не может быть никаких бандитов и поход совершается ради прогулки. Но вот командир роты сообщил, что в правой стороне, за кустарниками, где-то горит. К удивлению солдат и офицеров, первым обнаружил это рядовой Воробьев. Он подошел к командиру отделения и сказал:

— Дымом пахнет, товарищ сержант.

— Дымом? — с недоверием отозвался командир отделения. — Откуда быть дыму? Хуторов близко нету, а до банды еще километров пять.

— Нет, где-то костер горит. Ветер дует с запада, в той стороне и костер.

— Ничего не чувствую.

— Как это «не чувствую»? — В голосе Воробьева послышалась досада.

— Королев, Рогожин, — позвал сержант бойцов своего отделения. — А ну-ка понюхайте. Да быстрее. Чувствуете запах дыма?

Оба солдата несколько раз глубоко вдохнули воздух и ответили:

— Нет.

— Нет вроде бы.

Сержант повернулся к Воробьеву:

— Наверно, почудилось тебе, парень.

Ефрейтор Баранов, стоящий рядом с командиром отделения, предостерегающе поднял руку:

— Подождите…

Он помолчал минуты две и потом вдруг заявил уверенно:

— Правильно Воробьев говорит — дымом пахнет. Вон оттуда. — Он показал на запад.

— Точно говоришь?.

— Точно.

Сержант многозначительно хмыкнул и пробормотал:

— Пойду доложу начальству.