На скалах и долинах Дагестана. Герои и фанатики

В то же мгновение справа и слева загремели частые выстрелы. Заслышав их, пехота, не дожидаясь команды, рассыпалась в цепь и открыла пальбу. Одна полусотня казаков проскакала вперед, готовая ударить в шашки на неприятеля, если бы он показался, другая еще плотнее сжалась вокруг Джамал-Едина. Только перебив всех этих плотных, широкоплечих бородачей, удастся горцам добраться до затерявшегося между ними шамилевского сына. Перестрелка тем временем разгоралась, но уже по тому, что горцы не решались атаковать малочисленный русский отряд, Пономарев понял, что их должно быть немного.

Это соображение разом успокоило сотника. Не обращая внимания на пролетавшие вокруг него пули, он смело двинулся вперед. Вдруг сквозь трескотню ружей до него донесся детский болезненный крик. Пономарев поворачивает лошадь и с беспокойством бросается к казакам.

— Что такое случилось? — торопливо спрашивает он ближайших, не менее его смущенных казаков.

— Так что, ваше благородие, мальчонка шамилевского пулей зачепило, — докладывает сотнику кто-то из ближайших казаков.

Пономарев торопливо соскакивает с коня и подбегает к Джамал-Едину. При неясном свете притулившегося за тучками месяца он видит бледное, искаженное болью лицо мальчика, его широко раскрытые глаза и крепко стиснутые зубы. Джамал делает нечеловеческие усилия, чтобы не стонать, и бережно правой рукой поддерживает кисть левой, из которой фонтаном бьется кровь.

— Ишь ты, пащенок, — с восхищением перед его стойкостью произносит бородач-урядник, — и не пискнет, ах ты, отродье басурманское!

— Болтай ты тут еще, — с сердцем обрывает урядника Пономарев и торопливо приступает с опытностью заправского хирурга к перевязке раны, употребив для этого половину своей собственной рубахи[46].

Тем временем выстрелы утихают. Горцы, видя свою неудачу и предчувствуя скорый рассвет, спешат отступить в горы. Не тревожимый более никем, отряд торопливо продолжает путь, радуясь, что все обошлось сравнительно благополучно.

XXIV

21 августа на рассвете Шамиль призвал к себе всех оставшихся еще в живых наибов и более почтенных из числа мюридов.

— Друзья и братья, — произнес он торжественно, — русские не приняли моих условий. Будем продолжать борьбу, покуда еще есть сила в руках и заряды в ружьях.

— А что же станется с твоим сыном, имам? — спросил Енус, горячо любивший мальчика.

При этом брови Шамиля насупились.

— Наш сын для нас умер. Мы с душевным прискорбием похоронили его. Произнесем же над ним заупокойную молитву и отомстим за его смерть проклятым гяурам.

Произнеся эти слова, имам поднял руки к небу; то же сделали и его приближенные.

Пробормотав в растопыренные пальцы заупокойную молитву по Джамал-Едину, они размазали ее по лицу и затем снова занялись обсуждением предстоящего боя.

Вдруг резкий, отрывистый грохот орудийного выстрела потряс саклю. Все невольно вздрогнули.

— Проклятые гяуры! — в бессильном бешенстве потряс кулаком Шамиль. — Да разверзнется под вами земля, да пожрет вас огонь небесный! К оружию, братья и друзья, если нам и суждено погибнуть, то легка смерть для убивающего[47].

Снова закипел кровопролитный бой.

До самой ночи держались мюриды, не допуская штурмующих проникнуть за перешеек, отделявший передовую, занятую русскими площадку от передних окопов, защищавших вход в Новое Ахульго, но к ночи почти истребленные остатки их принуждены были отступить в Старое Ахульго.

На этот раз рота, в которой числился Колосов, была первой пущена в атаку. Быстро добежали солдаты до перекопа, игравшего такую фатальную роль за все время осады нами Ахульго, и стали кубарем скатываться в его зияющую пасть, уже поглотившую немало русской крови.

«Вот сейчас начнется!» — думал Колосов, карабкаясь вверх и не спуская глаз с маленьких бойниц, любопытно глядевших на русских, быстро со всех сторон спешивших к ним.

Но что это значит? Бойницы молчат. «Выдерживают, подлецы, — назойливо вертится в уме солдат и офицеров, — на верный выстрел подпускают!» Действительно, в одной из черных глазниц показался белый дымок и гулко пророкотал выстрел. Солдаты насторожились. Вот-вот, сейчас задымятся остальные бойницы, и смерть свинцовым ураганом ворвется в ряды. «Господи, кого первого?» — проносится у каждого тревожная мысль. Однако проходит минута, другая, а страшные бойницы безмолвствуют, только из первой продолжают один за одним, с короткими промежутками, вылетать белые дымки и глухо щелкать сухие, короткие выстрелы, никому, впрочем, не наносящие никакого вреда.

Солдаты успели приноровиться и искусно держаться в стороне от посылавшей пулю за пулей бойницы.

Одна и та же мысль разом, как молния, облетела штурмующую колонну: «Мюриды покинули укрепление, о которое, как о неодолимое препятствие, разбивались до сих пор все усилия русских войск».

Громкое, торжествующее «ура» громовым раскатом проносится по рядам. Солдаты с разгоревшимися лицами, сверкая глазами, судорожно стискивая руками ружья, штыки наперевес, врываются в аул.