На скалах и долинах Дагестана. Среди врагов

Спиридов снова очутился лицом к лицу с Шамилем. На губах имама бродила все та же загадочная, непроницаемая улыбка. Сзади него Спиридов увидел высокого толстого человека, которого в первое появление Петра Андреевича перед очами имама в сакле не было. Человек этот был одет в черкеску тонкого сукна, всю обшитую галунами. Серебряные газыри украшали его грудь, на толстом, одутловатом животе болтался богато отделанный в серебро кинжал. Рыжая, тонкого курпея папаха была надвинута на самый лоб. Лицо с характерным армянским носом было опух шим и производило своим наглым, злым выражением крайне отталкивающее впечатление. По характерной наружности, а главное, толщине, не свойственной горцам, Спиридов догадался, что человек, стоящий за Шамилем, не кто другой, как армянин Агамалов, как его звали в горах — Агамал-бек. Несколько лет тому назад он служил в русских войсках милиционером, совершил гнусное преступление, бежал и, пере давшись Шамилю, сделался его как бы официальным переводчиком.

Про этого Агамал-бека ходила худая слава как о человеке крайне свирепом, умевшем очень искусно возбуждать в имаме не свойственную ему по натуре кровожадность. Много жестокостей было совершено Шамилем под влиянием этого низкого, коварного человека, презираемого всеми за алчность и трусость и в то же время внушавшего всем страх своей близостью к Шамилю и доверием к нему грозного властелина.

Когда Спиридов остановился против Шамиля, тот как бы нехотя коротко произнес несколько отрывистых фраз, которые Агамалов, почтительно приложив сначала руку к сердцу, поспешил перевести Петру Андреевичу:

— Его светлость имам Чечни и Дагестана, верный слуга Аллаха, светоч мусульманства спрашивает тебя, неверный пес, правда ли, что ты родственник главнокомандующего войсками, генерала барона Розена? Отвечай по совести.

Спиридов очень удивился такому вопросу и не знал, что отвечать. Для него было ясно, что предположение, высказанное в вопросе Шамиля через Агамалова, являлось причиной оставления ему жизни, так что, отрицая свое родство с генералом, он рисковал попасть опять в руки Матая, что вовсе не могло входить в его планы. С другой стороны, он не хотел унизиться до лжи, которая к тому же неизбежно должна была скоро выясниться. Шамиль, все время пристально следивший за выражением его лица, вдруг нахмурился и торопливым тоном проговорил какую-то длинную тираду, которую присутствующие выслушали, почтительно склонив головы.

Спиридов, не понимавший ни одного слова, вопросительно взглянул на Агамалова.

— Великий имам дарует тебе жизнь, — напыщенно произнес он. — Поклонись ему за это в ноги.

— Дурак, — процедил Петр Андреевич и отвернулся. Случайно его взгляд упал на лицо Пиколай-бека, и он прочел на нем выражение одобрения, с которым молодой наиб молча, но внимательно его разглядывал. Щеки Агамалова на мгновенье посерели, он бешено сверкнул глазами, но сдержал себя и только зубами скрипнул. Шамиль, очевидно, догадавшись, что пленник оскорбил чем-нибудь Агамалова, лукаво покосился на своего переводчика, но ничего не сказал, а только сделал едва заметный жест рукою, повинуясь которому нукеры, взяв Спиридова за плечи, поспешили вывести его вон из сакли.

За порогом их опять встретил Иван.

— Молодчина ты, ваше благородие, а только напрасно армяшку обругал, он тебе этого не простит. Ну, да нечего делать — обругал, так тому и быть. Может быть, даже и к лучшему. Шамиль любит смелых. Что ты сродственником генерала барона Розена не назывался, тоже хорошо. Шамиль и сам знает, что это брехня, ему надо было только глаза Ташаву отвесть, который требовал твоей головы за разоренный русскими аул. Сначала Шамилю нельзя было отказать ему в этом, а как тебя увели и Николай бек сказал, будто ты родственник командующему войсками, а чрез то можно большой выкуп за тебя взять и своих наибов, взятых русскими, в обмен потребовать, Шамиль хоть и понял, что Николай-бек это все выдумал, но обрадовался придраться к случаю и объявил, что, мол, дескать, раз такое дело, то, мол, общая польза важнее ташавского мщения, а потому он просит Ташава тебя отдать ему, Шамилю, а взамен тебя он ему четырех пленных грузин отдаст. Все равно, говорит, христиане и вместе с русскими против нас воюют. Ташаву хоть и нежелательно было, а делать нечего, пришлось согласиться.

— А что же будет с грузинами? — спросил Спиридов.

— Известное дело что: Матаю на мучительство отдадут. Он у Ташава в палачах состоит, злодей нераскаянный.

Спиридов вздрогнул. Мысль, что он является неповинным виновником мучительной смерти четырех человек, наполняла его сердце холодным ужасом.

— Нельзя ли их спасти как-нибудь? Сбегай, Иван, к Ташаву, если не поздно, скажи, что я за каждого из них по пятьсот рублей заплачу выкупа, пусть к моему прибавят, и когда меня будут отпускать, тогда и их заодно со мною отправят.