На скалах и долинах Дагестана. Среди врагов

— Зачем ты с ней так? — тихо проговорила она. — Алимат любит тебя сильно, я знаю, она несколько раз говорила мне об этом; хоть и басурманка, а все же мать твоих детей; поди, приласкай ее, утешь… нехорошо за любовь платить злом… Разве она в чем-либо виновата?..

— Никто ее ни в чем и не винит, а к чему она лезет ко мне с расспросами в то время, когда у меня сердце кровью исходит… Что мне за дело до нее и до всех гололобых, когда ты, моя единственная радость, мое последнее утешение в жизни, собираешься покинуть меня… Она вот боится прихода русских, а я, напротив… пусть придут, я с места не двинусь, так вот и останусь сидеть подле тебя… убьют — один конец.

В это мгновенье, точно в ответ на его тайные думы, глухо зарокотал пушечный выстрел, за ним другой, третий… Вскоре к орудийной пальбе присоединилась резкая трескотня ружей. Аул ожил. Раздались пронзительные вопли. Грозное пение мюридов сливалось с плачем женщин и детей.

— Алла-иль-Алла-Магомет-расуль-Алла! — несся со всех концов аула душу надрывающий вой фанатиков. Ружейная пальба усиливалась. Битва разгоралась подобно костру.

Подле дома упал снаряд и с громким, отрывистым треском лопнул; несколько осколков хлестнуло по стене… Вслед за ним разорвался другой, но немного дальше; третий лёг на крышу сакли, но не разорвался… От беспрерывной пальбы воздух сотрясался и дрожали стены домов.

Откуда-то издалека донесся глухой не то ропот, не то гул.

Настороженное ухо Николай-бека распознало крики "ура", которые то затихали, то вспыхивали с новой силой.

По мере того как шел бой, положение защитников аула становилось все труднее и труднее. Теснимые русскими, мюриды медленно отступали, переходя с крыши на крышу и забираясь все выше и выше. Среди кучей нагроможденных сакль, узких полутемных улиц, образующих мрачные лабиринты, на крышах домов и в глубоких подземельях шла беспощадная резня. По мере того как русские проникали все дальше и дальше в центр аула, бой становился ожесточенней и скоро, утратив общий характер и порядок, разбился на множество групп. В одном месте русские теснили горцев, сбрасывая их с крыш ударами прикладов и штыков, стреляя в теснящиеся в узких проходах кучи, десятками укладывая их один на другого; в другом конце, напротив, мюриды торжествовали победу. Окружив многочисленной толпой зарвавшихся солдат, они с визгом и воем бросались на них с кинжалами и шашками и, оглашая воздух торжествующими воплями, рубили им головы и с неистовым злорадством топтали ногами еще теплые, конвульсивно поеживающаяся тела.

Стрельба почти прекратилась. Резались холодным оружием грудь с грудью, плечо с плечом. По ка в верхних, уже занятых русскими ярусах сакль шел ожесточенный бой, из ущелья, штыки наперевес, бежали все новые ряды солдат. Лица у всех были красные, потные, возбужденные, глаза широко рас крыты, и в них горел огонь ненависти и сильная жажда крови. На бегу солдаты хрипло кричали что то такое, чего нельзя было даже разобрать… "А-а а-а-а-а-а…" — протяжным зловещим стоном стояло над толпой всех этих озлобленных, озверелых людей. Достигнув первых рядов сакль, они торопливо лезли на стены, подсаживая один другого, срываясь, падая, снова вскакивая на ноги, повинуясь одному мощному призыву: вперед, вперед! Иногда из какой-нибудь по кинутой неприятелем сакли раздается одиночный выстрел. Это обрекший себя на смерть, притаившийся мюрид выпускает последнюю сбереженную им пулю. Ближайший солдатик схватывается за грудь, лицо его мертвеет, глаза дико, бессмысленно вытаращиваются, он хочет что-то крикнуть, но вместо того из спертого горла вырывается протяжный стон, и солдат валится вниз, под ноги товарищам, которые в пылу своем не видят даже его и грубо топчут тяжелыми, окровавленными подошвами… Вот из подземелья выходят два абрека, по видимому, безоружные; они падают на колени и умоляюще простирают руки в знак покорности. Несколько солдат бросаются к ним, желая захватить живьем, но в ту минуту, когда они уже совсем близко от мюридов, те с быстротою молнии вскакивают на ноги, в руках их неведомо откуда взявшиеся клинки… С злобным криком кидаются горцы на оторопевших солдат… несколько взмахов вооруженных кинжалами рук, и вокруг мюридов уже корчатся на земле с перерезанными горлами, вспоротыми животами и грудями их слишком доверчивые враги; но на смену павшим солдатам появляются новые, со всех сторон бросаются на вероломных горцев и буквально разрывают их штыками на части.

Как река, прорвавшая плотину, разливаясь все шире и шире, затопляет мало-помалу окрестные луга, так и русские войска, выбив горцев из первых ярусов и завалов, разлились по всему аулу, оттесняя горцев и заставляя их отступать перед своим губительным натиском.