Новые письма от Лоти в роли дипломата. Я получаю их от него одно за другим. «Лицо, посланное мною в Женеву, только что возвратилось и привезло мне следующий ответ: Талаат не может приехать, потому что константинопольской публике известно, что его жизни со всех сторон угрожают заговорщики, и отсутствие его объяснят страхом; кроме того, необходимо его присутствие в Константинополе ввиду серьезности происходящих событий. Джавид согласен приехать тотчас по получении телеграммы, если французское правительство пожелает этого. Талаат уверяет, что он будет снабжен всеми полномочиями для переговоров. Как только Джавид приедет в Женеву, он известит меня, и наше правительство даст нам знать, в какой город Франции он должен направиться. Не будете ли вы так любезны сообщить мне, могу ли я при этих обстоятельствах телеграфировать – условным языком – Джавиду, что он может ехать в Женеву? Примите, и т. д.».
Другое письмо: «С моей стороны было бы смелостью выступать со своим суждением. Однако мне кажется, что мы можем вызвать Джавида: разговоры ни к чему не обязывают. В Берлине он только для того, чтобы попытаться добыть немного денег, потому что турки остались уже без денег.»
Третье письмо: «Я не думаю, что ответ Талаата указывает на желание его уклониться от переговоров. Вот его доводы: 1) Он и Джавид поделили теперь между собой турецкие дела: Джавид взял на себя иностранные дела, а он, Талаат, – внутренние, и присутствие его в Константинополе совершенно необходимо. 2) Поездка из Константинополя в Париж требует много времени, и это нелегкое дело, тогда как Джавид, снабженный полномочиями и находящийся в Берлине (он не возвращается в Турцию только потому, что ожидает ответа Франции), приехал бы тотчас же. Отсутствие Талаата было бы похоже на бегство перед угрозами смерти, которыми он окружен так же, как Энвер. И наконец, более важный мотив (я обещал не передавать его дальше и умоляю вас, господин президент, никому не говорить о нем): Талаат на этих днях открыл или же решил, что открыл, что в последнем заговоре против его жизни, организованном Саба-Эддином, якобы замешан французский посланник в Афинах». На этот раз доверчивость Лоти превосходит границы.