В своем «Дневнике», написанном порой в шутливом и игривом тоне, сэр Френсис Берти рассказал об этом визите маршала Френча в несколько ироничных выражениях110
*: «На сегодняшнем свидании с Пуанкаре Вивиани казался изнемогающим от усталости, был нервным и озабоченным. Военный министр больше старался показать свое знание английского языка, чем сообщить полезные сведения. По общему уговору Пуанкаре говорит на своем родном языке, а Френч – на своем. Я говорил на обоих языках. В данных обстоятельствах Мессими должен был не столько давать информацию, сколько получать ее, и, признаюсь, все мы трое были несколько удивлены флегматизмом наших в общем столь любезных собеседников. Мы не желали принять его за безразличие, но он был для нас как-то тягостен в такое время, когда нашей несчастной стране угрожало нашествие неприятеля со всеми его опустошениями и она могла быть спасена или потеряна в зависимости от быстроты или медлительности первых операций».К концу дня следующая новость: в Бельфоре видели около тридцати аистов, преждевременно летящих на юг в направлении от Рейнской долины. Они улетали от канонады. Когда они смогут возвратиться и, не слыша канонады, мирно спуститься на родную почву Эльзаса?
Глава 3
По-прежнему состояние неизвестности, ожидания и лихорадочной тревоги. О военных операциях я знаю только то немногое, что мне ежедневно скупо сообщают офицеры связи. Наши войска снова взяли вчера Бламон и Сирей, они вступили в Танн, но радость, внушаемая нам этими мелкими успехами, отравлена мыслью о том, сколько крови они стоят Франции. Вдобавок префект департамента Мерты и Мозеля Мирман посылает нам раздирающие душу известия о зверствах немецких войск. Последние ведут себя так, словно они получили приказ терроризировать нас, и, словно опьяненный и ослепленный своей гордыней полководец, оправдывают свое зверство тем, что оно сократит войну. За те восемь дней, которые неприятель оставался в Бламоне, он без всякого основания предал смерти трех человек, в том числе молодую девушку и восьмидесятилетнего старца Бартелеми, бывшего мэра. Другие известия, полученные от префекта департамента Мааса, огорчают меня еще больше, потому что они касаются особенно дорогих мне коммун. В Бре, около Монмеди уланский патруль, вышедший из Бельгии, натолкнулся на наших пограничников, ранил двух из них, а также ребенка двенадцати лет. Другие разведчики, явившиеся из района Метца, пробрались среди прудов и рощ Воэвры к деревне Понсар, жители которой всегда проявляли ко мне преданность и привязанность. Немцы проникли даже дальше, в округ Коммерси, от которого я так долго был депутатом; десять немцев были взяты в плен в окрестностях Монсека. Все эти имена вызывают в моей памяти родные картины: плодородную равнину у подошвы холмов, на склонах виноградники, вокруг домов фруктовые сады, трудолюбивое и честное население, среди которого я насчитаю столько старых и верных друзей. Война еще только началась, а неприятель уже в сердце моей родной страны, в нескольких километрах от усадьбы, служившей жилищем моей семье в мирные годы.
Правда, мне сообщают, что в Вогезах мы удерживаем Сент-Мари-о-Мин, за который шел жаркий бой. Кроме того, мы продвинулись вперед в живописной долине Ширмек, по которой я с женой и молодыми племянницами совершил однажды летом прогулку в автомобиле. В Бельгии в Динане у нас был успешный бой с немецкой гвардейской дивизией и 1-й кавалерийской дивизией. Сообщают также, что в пятницу, 14 августа, наш 1-й стрелковый батальон захватил под Сен-Блезоном неприятельское знамя. Я горжусь, что этот первый трофей-эмблема был взят товарищами егерями. Разумеется, эти счастливые вести преисполняют меня радостью и надеждой. Но немцы находятся уже на подступах к Сен-Михиелю, это представляется мне плохим предзнаменованием, к тому же эти отрицательные моменты являются мне в самом ярком свете, и я переживаю их особенно болезненно потому, что взор мой, привыкший к этим пейзажам Мааса, видит издали бои, оскверняющие их.