Тяжелые условия учебы и работы закаляли крепких духом. Уже первый и второй выпуски дали ряд высококвалифицированных командиров, прославившихся еще в то время. Упомяну о таких известных военачальниках, как Павел Дыбенко, Иван Федько, Василий Соколовский, Борис Фельдман, Иван Тюленев, Семен Урицкий, Леонид Петровский. Немало толковых специалистов выпустил и так называемый восточный отдел, учрежденный в 1920 году. Им руководил лично А. Е. Снесарев, вообще сыгравший огромную роль в развитии советского востоковедения, не только военного, но и как отрасли исторической науки. Правда, слушателей из этого отдела я знал хуже, так как они поступили в академию на два года позже меня и еще вследствие некоторой их обособленности: изучая дополнительные дисциплины (специальную географию стран Азии и восточные языки), они имели особую сетку учебных часов, не совпадавшую с нашей. Восточники очень гордились своей профессией. Одни из них занимались арабским языком, другие — турецким, третьи — персидским, четвертые — китайским, пятые — японским. Ряд выпускников этого отдела работали в дальнейшем советскими военными советниками в Китае. Они были приглашены туда Сунь Ятсеном.
Все последующие годичные экзамены и зачеты «академиков» обставлялись весьма торжественно, но в 1919 и 1920 годах они были очень деловитыми. Особенно торопились весной 1920 года, когда два курса целиком, да еще с несколькими преподавателями, направили в армии Южного, Юго-Западного фронтов. Зато не в будничной обстановке прошел торжественный вечер по случаю начала работы академии.
Как учебное заведение академия стала действовать с 24 ноября 1918 года, а официальное открытие ее состоялось 8 декабря. Среди других выступлений мне особенно запомнилась короткая, но очень теплая и проникновенная речь, произнесенная тогда Яковом Михайловичем Свердловым, который дал напутствие будущим красным командирам и штабным работникам.
Что я вынес из академии? Очень многое. Жизнь моя сложилась так, что я не сумел получить систематического среднего образования. Однако все годы, насколько помню. я тянулся к знаниям, хотел расширить свой кругозор. Возможность приобрести военное академическое образование прямо соответствовала моему желанию стать кадровым военнослужащим, посвятить всю жизнь Красной Армии. И я с жадностью ухватился за сбывающуюся возможность. Пусть занятия прерывались, пусть были они недостаточно организованными, пусть не всегда давали тогда нам то, что более всего требовалось в условиях гражданской войны. Ни в коем случае я не хочу недооценивать школу, пройденную мной зимой и весной 1918, 1919, 1920 и 1921 годов. Напротив, скажу прямо, что участника боев под Казанью отделяла от помнащтадива-14, а затем от помнаштадива-4 и 6 огромная дистанция. Иногда я задумываюсь и задаю себе вопрос: что дало мне больше, практика сражений на полях той войны или академическая теория? И не могу ответить на этот вопрос. И то и другое переплелось и слилось воедино.
Я видел, например, под Казанью, как много значит высокий боевой дух воинов, их сознательность, их преданность своему делу, их политическая стойкость. А спустя полгода постигал в ходе учебных занятий, сколь важно руководить этими же бойцами достаточно квалифицированно, как много зависит от умелого командира, и вспоминал при этом Говоркова. Прошло еще несколько месяцев, и я убедился, наблюдая за А. К. Степинем, что теория неразрывно связана с практикой, что в трудных условиях нашего отступления на юге в июне 1919 года менее талантливый начдив, чем Степинь, мог бы погубить очень много людей.
Семен Михайлович Буденный — исключительно одаренный красный командир, выросший в огне сражений гражданской войны, — явился во многом новатором, руководя крупными кавалерийскими соединениями. Сплошь и рядом он и другие военачальники 1-й Конной армии опрокидывали шаблонную теорию ведения войны, навязывая белым невыгодные или непривычные для них условия боя. Значит ли это, что здесь всякая военная теория исчезала и все зависело только от природной сметки? Ничего подобного. Конечно, без сметки не обойдешься. Но речь шла, по сути, о неприменимости устаревших теоретических положений, о замене их другими, новыми. Вот эти-то новые взгляды и вырабатывались практикой действий 1-й Конной. И когда я совмещал услышанное ранее на лекциях с увиденным на фронте летом 1920 года, то еще раз убеждался, что ведение войны — это и наука и искусство, причем искусство сложное, требующее не только максимальной отдачи и использования природных способностей, но и серьезных знаний, а также творческого их применения.
Вот мы прорвали польский фронт под Бердичевом. Блестящая операция, рассчитанная на одновременное поражение противника в рамках крупного театра военных действий сразу на фронте и в глубоком тылу.