Читаем На службе народу [с иллюстрациями] полностью

Вначале мои опасения как будто сбывались. Я не мог понять, хорош ли наш мобилизационный план или плох? Чтобы выяснить, чего стоит каждый документ, какие люди стоят за ним, чему и как они будут учиться, что станут делать после призыва, для этого нужно побывать в воинских частях, посмотреть на округ в его реальном воплощении и на военкоматы, наконец, просто посидеть и подумать над идеями, лежавшими в основе новой работы. Но для этого необходимо оторваться от письменного стола. А я не мог этого сделать. Меня захлестнул поток бумаг. Мой предшественник Таубе так построил работу, что сотрудник отдела поневоле становился бюрократом. Я успевал лишь подписывать всякие реестры, отношения, инструкции, приложения и направлять их дальше. Решил я тогда посоветоваться с соседом, начальником организационного отдела Н. К. Горбатовым.

— Николай Константинович, — говорю, — вы служили еще в старой армии, в первую мировую войну являлись начальником мобилизационного отдела нашего же округа. Непосредственных подчиненных было у вас два помощника и два писаря. Во всяком случае, так мне рассказывали. А когда началась война, MBО отмобилизовался хорошо. Единственное недоразумение, которое случилось тогда, сломался ключ от шкафа с мобилизационными документами. Для ликвидации поломки слесарю понадобилось 10 минут, а потом все шло без перебоев. Так это или нет?

Горбатов смеется.

— Так.

— А теперь что происходит? В том же отделе аппарат вместо четырех в девяносто человек...

— Да у меня в отделе еще сорок человек — добавляет Горбатов.

— Вот видите? Сто тридцать человек. А нам нужно создать мобилизационный план. Мыслимо ли это? Мы утонем в бумажном море. Оставить бы человек двадцать, остальных перевести на другие должности, переписку между комнатами внутри отделов совсем ликвидировать, внешнюю переписку свести до минимума, а потом разрабатывать конкретный план.

— Неплохо бы, — говорит Горбатов, — да только меня могут не послушать, скажут, что я старую линию гну. Но если вы, Кирилл Афанасьевич, внесете подобное предложение, я вас решительно поддержу.

Пошел я с докладом к Перемытову, изложил идею. Начальник штаба подумал, подумал и отвечает: «Верное предложение! Пойдемте к командующему».

Пришли мы к Ворошилову. Я доложил про все от начала до конца. Климент Ефремович посмотрел на меня, усмехнулся и спрашивает Перемытова:

— А этот парень не ликвидирует у нас вообще всю работу?

— Нет, — отвечает Алексей Макарович, — он правильно предлагает.

— Хорошо, — слышим ответ, — посоветуюсь с Михаилом Васильевичем.

Сел Ворошилов в автомобиль и уехал к М. В. Фрунзе. Часа через полтора вернулся, вызвал нас обоих и сообщил, что наркомвоенмор и член Реввоенсовета (председателем РВС Фрунзе стал позже) одобрил предложение, посоветовал слить мобилизационный и организационный отделы воедино, назначить Мерецкова начальником объединенного отдела, Горбатова — заместителем. Штаты сократить со 120 человек до 60.

— Если дело пойдет, — сказал Климент Ефремович, — а излишки вновь обнаружатся, можно сокращать дальше, пока не дойдем до требуемого минимума. Действуйте, товарищи.

Стали мы действовать. Ничего, получается. Появилось время и на места ездить, и документацию улучшать, и думать. Горбатов любил ощущать движение вещей и радовался переменам, рассказывая сослуживцам о новых порядках. Гляжу, его бывшие коллеги по дореволюционному штабу вдруг начали в коридорах очень вежливо раскланиваться со мной, а Горбатов посмеивается:

— Они боятся, Кирилл Афанасьевич, что вы и до них доберетесь!

Узнал про это и Перемытов. Только он отнесся к этому серьезно, пошел к Ворошилову и поставил вопрос о назначении меня помощником начальника штаба округа. Свое предложение мотивировал так: у нас почти все начальники отделов бывшие генералы; когда он, Перемытов, бывший офицер, вносит какую-либо идею, они кривят презрительно губы и пытаются саботировать ее, дескать, этот выскочка, ходивший в нашем подчинении, теперь тщится что-то такое там показать; а на Мерецкова они смотрят как на человека, выдвинутого революцией, и спокойно ему подчиняются. Ворошилов отнесся к этим соображениям внимательно, и я вскоре действительно был назначен по совместительству помощником начальника штаба, а заодно по политической линии комиссаром штаба.

Казалось бы, под бременем трех должностей я должен был задохнуться. А фактически только теперь появилось у меня свободное время. Работа с мобилизационным планом пошла совсем по-другому. Центр ее тяжести был перенесен в войска, причем главное внимание уделялось и к материальному обеспечению на случай развертывания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии