На службе Отечеству!

А вот еще кошмарная судьба Владимира Войновича, тоже друга Сарнова и упомянутой Аси Берзер. В рахитичной статейке «Фашисты и коммунисты в одном строю» (это любимая мысль и Бенедикта Михайловича), напечатанной в «Литгазете»(№ 52’98) он писал: «Бытовой антисемитизм присутствует всюду — в какой стране мира не рассказывают анекдотов о евреях». Боже мой, да у нас больше рассказывают о чукчах, но они же не шумят об античукчизме. А сколько анекдотов о Чапаеве, о Петьке и Анке? Есть они и в книге Сарнова. Дальше: «Можно ли говорить о вине СССР перед евреями?» Подумал бы лучше, можно ли молчать о долге евреев перед СССР. Хотя бы за спасение миллионов во время Отечественной войны, не говоря уж о создании государства Израиль, куда потом укатили сотни тысяч спасенных, — он не появился бы на карте мира без энергичного содействия СССР и лично Сталина. Дальше: «У нас, слава Богу, не было холокоста». Пронесло, дескать. И как язык поворачивается!.. «Но, безусловно, были совершены прямые преступления против евреев, вспомните „дело врачей“, расстрелы еврейской интеллигенции». Во-первых, в «деле врачей», где были и русские, никто не пострадал. Во-вторых, расстрелы евреев? А кто были по национальности Павел Васильев, Николай Клюев, Николай Вавилов, — евреи? А кто по национальности хотя бы Троцкий и Ягода, творившие расправы главным образом над русскими?

Но идем дальше: «Я уж не говорю о „чистоте кадров“, когда во всех ведомствах следили, чтобы у сотрудников пятый пункт был в порядке». Не во всех ведомствах, но в некоторых за этим действительно следили. И правильно делали, ибо, как сейчас обнаружилось, у множества евреев оказались родственники за границей, а в иных «ведомствах» это крайне нежелательно. Такие «ведомства» есть во всем мире. Взяли бы на работу в Госдепартамент США человека, имеющего тетю в Саратове? А о чем-то говорит и тот факт, что сотни тысяч советских евреев, как уже сказано, при первой возможности сами рванули за бугор? Например, в адресном справочнике московских писателей 2000 года, приведен список недавно уехавших. В нем 70 имен, больше половины — еврейские от Аксельрод до Шнитцер.

А какие у Войновича доказательства дискриминации «по пятому пункту»? Оказывается, тут у него личный горький опыт: «Меня в Литературный институт в свое время не приняли потому, что в приемной комиссии решили, что моя фамилия еврейская, хотя она сербская (моя мать еврейка, но в институте этого не знали»). Тут уже действительно попахивает госантисемитизмом, ибо будущий путинский лауреат оказался жертвой не одного человека (главного редактора, как Свирский), а приемной комиссии института. Но откуда же Войнович узнал, что его не приняли именно как еврея? Да неужели в приемной комиссии ему так и сказали: «У нас идеологический вуз, евреев не принимаем. Иди в пищевой». Или его Свирский надоумил?

* * *

Сарнов рассказывает, как некий князь в свое время обратился к директору какой-то московской гимназии с просьбой принять мальчика Борю Пастернака. И получил такой ответ:

«Ваше сиятельство!

К сожалению, ни я, ни педагогический совет не можем ничего сделать для г. Пастернака: из 345 учеников у нас уже есть 10 евреев, что составляет 3 %, сверх которых мы не можем принять ни одного еврея, согласно Министерскому распоряжению… К будущему августу у нас освободится одна вакансия для евреев, и я от имени педагогического совета могу обещать предоставить ее г-ну Пастернаку».

Документик несколько сомнительный: ни имени директора, ни номера гимназии, ни даты… Но никто не отрицает, что была процентная норма для евреев как одна из особенностей дореволюционной жизни. И важно заметить, что, по убеждению Сарнова, эта жизнь была «гораздо более нормальная, чем советская», несмотря на то, что тогда норма была 3 %, а в советское время… Но об этом дальше.

Здесь можно добавить вот что. Летом 1946 года я тоже получил от приемной комиссии Литературного института отказ. А ведь у меня, русского, были большие преимущества перед Войновичем: я пришел не со школьной скамьи, а с фронта, имел боевые награды, уже печатался… Но я по своей национальной кротости не стал вопить о русофобии в институте, а послал свои публикации его директору Федору Васильевичу Гладкову, и вскоре получил телеграмму: «Вы допущены к экзаменам».