На службе Отечеству!

Вот так иные умельцы шили и шьют дела: придумывали преступление и объявляли его доказанным! Я не знал, конечно, как в данном случае новый редактор «взял» журнал, ибо не был близок делам журнала. Но мне давно и хорошо известно, что это всегда делалось через секретариат Союза писателей, решение которого утверждалось в ЦК, а прежний редактор мог тут лишь содействовать, протежировать. Поэтому «намекать» на «узурпаторство» Куняева в 1989 году мне просто не могло прийти в голову. Да ведь он сам же об этом поведал, а я прочитал: «В то время главных редакторов утверждали на Политбюро ЦК КПСС, и мои друзья В. Распутин и В. Белов потратили немало сил убедить генсека не возражать против моего назначения… В августе 1989 года С. В. Викулов окончательно решил: „Приходи в мой кабинет и принимай журнал, а в ЦК утвердят“. Так мы и поступили. Позже состоялось и заседание Политбюро. (Ему откуда-то известен даже разговор будто бы состоявшийся там. Правда, он сильно попахивает липой. Трудно поверить, чтобы Горбачев на заседании сказал Яковлеву: „Ну давай бросим кость русским писателям“. — В.Б.) Через месяц-полтора меня пригласил секретарь ЦК по идеологии В. Медведев, чтобы сообщить, что мое утверждение состоялось…» В эти же дни позвонил еще и Е. К. Лигачев: «Поздравляю с утверждением. Надеемся, что журнал будет вести литературную политику в интересах партии и народа»… Ах, Егор Кузьмич, откуда вам, добрая душа, было знать, что совсем скоро Куняев запишет в дневнике: «На КПСС надели намордник. Да, это победа. Но… сегодня Ельцин, а если завтра Лигачев?» Предатель Ельцин для патриота Куняева — сбывшаяся мечта, а коммунист Лигачев — кошмарный ужас. И можно представить себе, Егор Кузьмич, что испытали вы, когда вскоре, раскрыв журнал, увидели там лучезарное имечко Солженицына, а попозже — передовицу с призывом создать в помощь Ельцину для расправы над коммунистами «Антикоммунистический комитет»…

Так вот, повторяю: все это — роль и названных друзей, и Викулова, и секретарей ЦК, и Политбюро — все это я знал еще по публикации воспоминаний в «НС» № 7 за 1999 год (с. 137). Так, спрашивается, как же я мог, вместе со всеми читателями журнала зная это, намекать на захват, на узурпацию, на оккупацию!.. Господи, и соврать-то правдоподобно не умеют, а всегда только с солженицынским бульдозерным напором… Это сейчас с помощью наглости, ловкости рук или ОМОНа захватывают что угодно, а тогда была Советская власть, существовал закон. Куняев, как видно, все это уже забыл. Головокружение от перманентных триумфов!.. Да ведь мог бы подумать еще и о том, с какой стати буду я стеснительно «намекать», коли не робею молвить прямо и ясно. Намек — это не мой жанр… А вообще-то именно так и произошло: место коммуниста занял антикоммунист с партбилетом. Но если его так долго уговаривали «взять», то непонятно, почему он сидит на этом месте и не может отвалиться вот уже двенадцать лет. Понравилось? Но опять — а как же хлипкое здоровье?

Автор «Письма» и дальше использует тот прием: выдумает обвинение и гвоздит. Пишет, например, что дорогой Володя «недавно похвалил» и его воспоминания, и работу сына о П. Васильеве, но другой Владимир Сергеевич резко сменил милость на гнев. В чем дело? Спятил, что ли? Нет, говорит, гораздо хуже: «душа его отравлена завистью», «сердце его свербит от ревности», «темной ревности ко мне и „Нашему современнику“, причем еще с 1989 года…»

Очнись, Куняев, ну каким твоим духовным сокровищам и доблестям я могу завидовать — пронзительному уму? блистательному таланту? обширной эрудиции? наконец, твоей ослепительной красоте? Что, разве очаровательного Стасика и теперь обожают самые элегантные женщины Москвы, Парижа и Оклахомы, а меня и в молодости презирали красотки Измайлова и Благуши?.. Как уже говорил, я завидую Куняеву только в одном: он был в Австралии и видел, как там на зеленой лужайке кенгуру делает антраша… О таких, как Куняев, писал еще Анакреон в пятом веке до нашей эры в стихотворении «Зависть»:

В моих объятьях вновь ты, Хлоя…
О Зевс! Какой блаженный миг!..
Вдруг — стук в окошко…
Что такое —
И в час любви нам нет покоя!
Стучит один поэт, старик.

Он страстно шепчет: «Нимфа! Детка!

Хоть я вчера ходил к врачу,
Хоть и живу лишь на таблетках,
Но все ж тебя хотя бы редко,
Хотя бы раз обнять хочу!..»

Он шепчет, а она не слышит.

И я-то знаю, почему:
Пыл старца Хлою не колышет.
А он, плебей, в эклогах пишет,
Что я завидую ему!