На службе Отечеству!

Но вернемся к Воробьеву. И жизнь, и литературная судьба талантливого писателя были не из легких, но — не без радостей… Повесть «Это мы, Господи!» автор послал в «Новый мир». Солженицын пишет: «Она была, конечно, отстранена: власть победителей не хотела знать, кому и во сколько досталась победа. Повесть отбросили»… Не иначе как именно «отбросили». Каждую клетку этой скорбной твари Божьей распирают ложь и демагогия. Любой пустяк он может раздуть до немыслимых размеров и убийственного обличительного значения. В самом деле, при чем тут «власть победителей», ненавистных ему? Разве не естественней другая версия: попался неопытный рецензент или редактор — только и всего. Обычное дело литературной жизни. Легко теперь Солженицыну валить на власть, когда его «Один день» Лев Копелев вручил лично Твардовскому. А еще более вероятно другое: ведь это первая повесть совсем молодого автора, и писалась она в оккупации, на конспиративной квартире, «в нервности», по выражению Солженицына, и притом всего месяц. Может быть, это был лишь первый вариант, над которым еще предстояла работа. Что ж удивительного, если он не удовлетворил редакцию? Я бы, например, будучи редактором, тоже не напечатал «Красное колесо». И власть была бы тут совершенно ни при чем. Дело в самом сочинении: скукотища, несъедобщина, тягомотина.

Да ведь Солженицыну самому приходилось получать отлуп. И от кого! Аж от Твардовского. Он говорил ему о «Раковом корпусе»: «Даже если бы печатание зависело целиком от одного меня, я бы не напечатал. Там — неприятие советской власти. У вас нет подлинной заботы о народе! Такое впечатление, что вы не хотите, чтобы в колхозах стало лучше. У вас нет ничего святого». Впечатление было совершенно правильное, но, к сожалению, запоздалое.

В 1962 году Воробьев напечатал в «Неве» повесть «Крик», а в 1963 году в том же «Новом мире» — повесть «Убиты под Москвой». Солженицын уверяет, что вторая повесть вызвала «бешеную атаку на уничтожение». Очередное бешеное вранье. И откуда только в старом человеке столько силы на это дело? Талантливого писателя заметили и оценили сразу. Еще в 1960 году не кто-нибудь, а тогда уже прославленный Юрий Бондарев и не где-нибудь, а в «Литгазете» напечатал о нем статью «Новый писатель», другая его статья о нем называлась «Талантливый писатель», была и третья. Горячо поддержал Воробьева также Виктор Астафьев в 1965 году и еще два раза — позже. Весьма одобрительно писали о нем известные критики Олег Михайлов, Юрий Томашевский, Игорь Золотусский, Игорь Дедков и другие. И опять же не где-нибудь, а в столичных газетах и журналах — в «Москве», «Нашем современнике», «Литературной России», опять в «Литгазете», не прошли мимо даже «Литературная учеба» и «Литература в школе». Так что из всех упомянутых выше лиц бешеный здесь только один.

И ведь такое глумление над фактами, над правдой — во всех его писаниях, включая полубессмертный «Архипелаг». И при этом, вручая в апреле свою премию, не моргнув глазом, опять затянул свою любимую песню: «Человеку, жаждущему правды, невозможно брести в реке лжи».

Это он-то жаждет правды, не может жить без нее, ночей не спит! А дальше о своем лауреате: «Воробьев читал, что полилось в печати о фронте, о войне, и приходил в ярость от перекажения (!), от облыгания (!)». Ведь словечка без выверта не молвит, а хоть бы один примерчик «облыгания» привел. Разумеется, появлялись халтурные и книги, и фильмы, как появлялись они во все века, но «Василий Теркин» Твардовского — это «перекажение»? «Они сражались за Родину» и «Судьба человека» Шолохова — это «облыгание»? «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова — это что? «Батальоны просят огня» и «Горячий снег» Бондарева — это как? Фильм «Летят журавли» Калатозова — какое тут «перекажение»? «Враги сожгли родную хату» Исаковского — в чем тут «облыгание»?..

Перечень может быть долгим, но старый бесстыдник все равно до последнего дня будет лгать на своем выморочном языке. И вот что при всем этом особенно хотел бы Солженицын видеть в литературе о войне, в частности, о плене: «Кто расскажет о жестокой борьбе между пленными за выживание на краю гибели и сколько зла и низости обнаружилось при этом?» Не о борьбе с фашистами, а между пленными! Не о мужестве и благородстве, а о зле и низости среди пленных!.. Наши люди боролись против фашистов и в оккупации, и в лагерях смерти, как рассказали об этом, в частности, Степан Злобин, сам возглавлявший подполье в лагере Цейтхейн, и Юрий Пиляр, участник такого подполья в лагере Маутхаузен. Узники лагерей поддерживали друг друга, создавали тайные организации, устраивали побеги, и сколько при этом было явлено отваги, высоты духа, благородства! И Злобин организовывал побег, а Воробьев бежал из плена, создал партизанскую группу, которая влилась в большой отряд… Но все это абсолютно не интересует свистуна Нобелевской премии, всю жизнь всегда и во всем его интересует только зло, только низость, только ложь. С этим скоро и столетний юбилей отметит.