— Погоны стали одним из символов воинской доблести русской армии, говорил он. — Воин, опозоривший свою честь, как правило, лишался погон. Мы, бойцы Красной Армии, являемся законными наследниками славы русских солдат. Поэтому мы берем из арсенала боевых традиций наших отцов и дедов все лучшее, что способствует поднятию воинского духа, укреплению дисциплины, высокого сознания, чести, долга. Введение погон еще раз подтверждает преемственность славных традиций и будет способствовать дальнейшему укреплению единоначалия, повышению ответственности командно-начальствующего состава. — Помолчав, замполит закончил выступление непривычным для нас обращением: — Товарищи офицеры! — Услышав глухой гул голосов, он поднял руку: — Да, товарищи офицеры нашей доблестной Красной Армии! С честью и гордостью носите погоны, свидетельствующие о принадлежности к самой прогрессивной, свободолюбивой народной армии!..
Зима принесла новые заботы. Выявилось, что многие солдаты не умеют ходить на лыжах. Пришлось создавать специальные группы, а для обучения выделить наиболее подготовленных лыжников.
В один из воскресных дней командир полка организовал лыжные соревнования на 20 километров. Неожиданно для себя я занял первое место. Сказалась закалка, полученная в юности. Средняя школа, в которой я учился, находилась в семи километрах от дома, и ежедневно при любой погоде я бегал на лыжах туда и обратно. В училище закрепил эти навыки.
Вскоре после полковых лыжных соревнований состоялись бригадные, на которых я занял второе место.
— Не болеете вы, Алтунин, за честь полка, — укоризненно сказал мне командир полка. — Почему не добились первого места?
— Сил не хватило, — объяснил я. — До того на середине дистанции ослаб, что в желудке голодные спазмы начались.
— Ладно, — махнул рукой подполковник, — прикажу на время подготовки к окружным соревнованиям выдавать вам в столовой усиленную порцию… Погрозив пальцем, добавил: — Но, смотри у меня, если не придешь первым…
К повседневным заботам прибавились лыжные тренировки. Они доводили меня до изнеможения. К полуночи с трудом добирался до нар и мгновенно засыпал. Усиленное питание помогло быстро окрепнуть. Поддерживали товарищи. Однажды утром командир второго взвода лейтенант Вакуров выложил передо мной кусок сала.
— Откуда такое богатство? — удивился я.
— Я же в женихах хожу, — лукаво подмигнул лейтенант. — Невеста моя, Даша, прислала вам. Когда вчера прибежал к ней, высунув язык от усталости, она меня пожалела. "Бедняжка, — говорит, — пятнадцать верст отмахал, как же обратно-то побежишь?" "Я, — отвечаю, — один раз в неделю такую дистанцию бегаю, да не на скорость, а мой командир — каждодневно". Вот она и сунула мне кусок сала, сказав, чтобы передал вам…
История любви Вакурова началась вскоре после нашего размещения в лагере. На торжественное собрание, посвященное 25-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, прибыли представители партийной и комсомольской организаций ближайшего колхоза. Секретарю комсомольской организации Даше Рюмкиной приглянулся кареглазый Вакуров. Поначалу Даша изредка наезжала к своему любимому на часок, а когда выпал снег, Вакуров воскресным вечером стал убегать на лыжах в деревню, а утром возвращался к началу занятий.
— И как ты выдерживаешь? — спросил я однажды.
— У любви есть крылья! — улыбаясь, ответил Вакуров.
В день отъезда на окружные соревнования ко мне подошел незнакомый худенький смуглый боец с угольно-черными глазами.
— Цыган Вася Жемчужин! — отрекомендовался он, лихо козырнув, и открыл в улыбке ровные белые зубы. — Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?
— Обращайтесь, цыган Вася. Из какой роты?
— Из маршевого батальона, товарищ лейтенант. Мне сказали, что вы едете в Оренбург?
— Да, еду. А в чем дело?
— Пожалуйста, передайте письмо. — Вася протянул мне треугольник.
Я внимательно рассматриваю его, но адресата, кому вручить, не нахожу.
— Кому же передать письмо?
— Все равно, первому встреченному цыгану или цыганке. Скажите, что от Васи Жемчужина, они найдут, кому передать.
— Ладно, — соглашаюсь я, нерешительно вертя треугольник в руках, передам, если увижу…
— Обязательно увидите, — обрадовался Вася, — наши всегда на вокзале крутятся… — И, помолчав, добавил: — А то я скоро на фронт… попрощаться надо…
Выйдя на перрон Оренбургского вокзала, я неожиданно попал в окружение шустрых цыганят. Полураздетые, с посиневшими личиками, они пытались улыбаться. Старший из них, лихо хлопнув ладонями по ляжкам, крикнул:
— Товарищ командир! Дай десятку, спляшем на пузе и на голове!
Мне стало жалко замерзших ребятишек. Достав из кармана деньги и протянув их старшему цыганенку, сказал:
— Плясать не надо, ребята, идите лучше в здание вокзала, погрейтесь.
— Спасибо, товарищ командир! — Паренек лихо вскинул кулак с зажатыми в нем купюрами к истрепанной солдатской ушанке.
— Интересно, — невольно усмехнулся я, вспомнив его предложение, — как это вы ухитряетесь плясать "на пузе и на голове"?