На службе Отечеству

Танки надвигаются. Мое внималие приковано к стрелковым ячейкам, в которых укрылся лейтенант Калинин со своими бойцами. Там синхронно курсу одного из танков перемещается какой-то черный предмет. Вспоминаю о сюрпризе, о котором мне докладывал Калинин. Один из его сержантов нашел немецкую противотанковую мину, обвязал ее сплетенным из телефонного кабеля тросом. Видимо, теперь сержант пытается подтащить мину точно под гусеницу танка… Чья-то огромная ладонь накрыла мою руку. Я услышал хриплый шепот Охрименко:

— Е-дя-ят его мухи! Куда он прет?!

Удивленно посмотрел в его сторону и увидел, что второй танк, резко изменив курс, идет на стрелковые ячейки, в которых укрылся пулеметчик Степин со своим новым помощником, совсем юным бойцом, фамилию которого я не запомнил.

— Эх, едят его мухи, — воскликнул Охрименко, пытаясь втиснуть свое грузное тело в узкую стрелковую ячейку, — сгинут пулеметчики со своей колонбиной в такой ямке!

Необходимо остановить танк прежде, чем он начнет утрамбовывать пулеметчиков и всех нас в землю. Связки гранат только у меня и у Сероштана. Хочу подать команду "Вперед!", а язык словно присох к гортани. Как трудно посылать в огонь человека, да еще такого, кто уже не раз спасал тебе жизнь! Неожиданно для себя с бутылкой в руке выпрыгиваю из окопа. Меня опережает Сероштан. Метров через пять-шесть он падает, потом снова бежит… И с разбегу прыгает в какой-то окопчик, рядом с которым вскипает вспаханная пулеметной очередью земля. Заметили!

Не в силах отвести взгляд от дорогого мне человека, перестал следить за полем боя. "Ах, Василь, Василь, — взволнованно шепчу про себя, — как тебе помочь?" А Степин короткими, точными очередями (словно и не на него надвигался танк) не давал пехотинцам продвигаться вперед. Видимо поняв, что из окопа не забросить тяжелую связку, Сероштан стремительно бросился наперерез танку. Вот он размахнулся, но рука повисла как плеть.

— От беда! — слышу полный отчаяния голос Охрименко. — Василю руку повредило! — И, схватив бутылку с бензином, старшина с неожиданным для его грузной фигуры проворством помчался к пулеметчикам.

В это время Сероштан, взяв связку в левую руку, в трех-четырех шагах от танка рывком сверху вниз кинул ее под гусеницу. Оглушительный взрыв отбросил его в сторону. Танк, ревя, как смертельно раненный зверь, закрутился на месте. Улучив момент, Охрименко снова вскочил и, сделав несколько грузных прыжков, забросил бутылку с бензином на моторный отсек… И упал лицом вниз. "Неужели погиб? — Заметив, что Охрименко ползет назад, облегченно вздохнул: — Жив курилка!" Не отрывая глаз от вспыхнувшего на броне яркого пламени, расстреливаю танкистов, выскакивающих из горящей машины. "Допрыгались!" А Степин, словно дятел на дуплистом дереве, продолжает выстукивать короткие очереди, будто исход поединка с танком его не волновал.

Внимательно всматриваюсь в боевые порядки батальона и радуюсь, что бой идет на прежних позициях. Вражеская пехота остановлена, хотя трем фашистским танкам удалось прорваться в тыл. Один из них прошел через позиции взвода Папченко. Я чувствовал себя виноватым в случившемся и готов был в горячке повернуть часть сил вслед танкам, однако другая беда заставила на время забыть о них.

Страх перед бронированными машинами был так велик, что приковал к ним внимание всех бойцов и командиров. Огонь по фашистской пехоте резко ослаб. Этим и воспользовались немцы: с громким криком "хох" они прорвались к нашим окопам. Ненависть переполнила сердца бойцов, увидевших орущих фашистов лицом к лицу, и вытолкнула их из окопов. Почти одновременно весь батальон поднялся навстречу гитлеровцам. Какая-то неодолимая сила под-пяла и меня. На бегу оценивая обстановку, я заметил, что бойцы, группируясь вокруг своих командиров, словно магнитом притягивают к себе вражеских солдат. Цепь их раскололась. Схватка приняла очаговый характер.

Я сразу заметил, что в наиболее трудном положении оказался взвод старшего лейтенанта Папченко. Окруженным бойцам во главе со Стольниковым и Папченко грозила гибель. Помощи ждать неоткуда: взводы Калинина и Валежникова тоже атакованы немцами. В этот критический момент я мог распорядиться только собой и своими "гвардейцами". Бросился вперед, не сомневаясь, что они последуют за мной. Вскоре со мной поравнялись Охрименко, Браженко, Востриков, Шлевко, Федя и Сусик.

Охрименко пытается обогнать меня, умоляюще кричит:

— Потише, товарищ комроты! Задыхаюсь, едят их мухи! Продолжаю бежать, не сбавляя скорости. Охрименко сердито ворчит:

— И куды його, едят их мухи, поперед батьки несе!

Федор Браженко бежит слева от меня. Он медленно и плавно, по-верблюжьи, выбрасывает вперед длинные худые ноги, крепко спеленутые до колен обмотками. За ним тяжело сопят Шлевко и Федя. Хома Сусик крепко вцепился в штанину необъятных Фединых галифе и несется вприпрыжку, словно ребенок, не поспевающий за широким шагом взрослого. Левой рукой Хома придерживает болтающийся на груди автомат.

Справа от Охрименко без усилий поспешает натренированный Николай Востриков.