На службе у бога войны. В прицеле черный крест

…Товарищи классики!
Бросьте чудить!
Что это вы, в самом деле,
Героев своих
Порешили убить
На рельсах,
В петле,
На дуэли?..
И если в гробу
Мне придется лежать, —
Я знаю:
Печальной толпою
На кладбище гроб мой
Пойдут провожать
Спасенные мною герои.
Прохожий застынет
И спросит тепло:
— Кто это умер, приятель? —
Герои ответят:
— Умер Светлов!
Он был настоящий писатель!

Под аккомпанемент баяна Миша спел два старинных романса — «Утро туманное» и «Я вас любил», чем покорил своих невзыскательных слушателей. Немалый успех выпал и на долю нашей на ходу сочиненной пьесы, состоящей из одного акта. Чиновник-бюрократ считал, что всякие занятия по гражданской обороне — пустая трата времени, одним словом «мура», вот и решил отдать бомбоубежище под склад и потребовал очистить помещение. Женщина решила проучить нахала. Пока бюрократ упражнялся в красноречии, она подошла к баллону с газом и открыла вентиль. С криком «Мы погибли!» бросилась к столу и схватила противогаз. Чиновник-бюрократ мигом сообразил, что ему тоже угрожает опасность, тут же набросился на женщину и стал отнимать у нее противогаз. Завязалась потасовка. Победу одержал чиновник (все-таки мужчина). С радостным криком: «Я спасен!» он неумело напялил себе на голову противогаз, прикрыв только верхнюю часть. В такой позе и замер на несколько секунд.

Зрители хохотали до коликов. Успеху спектакля сопутствовал, наверно, внешний вид чиновника, его одежда: помятые брюки, пиджак с короткими рукавами, разбитые солдатские ботинки сорок пятого размера.

Меня поздравляли с большим успехом, говорили, что я ошибся в выборе профессии, надо было идти не в артиллеристы, а в артисты. Этим спектаклем и закончилась моя сценическая деятельность.

После концерта мы решили и спиртовую проблему. Нашим лечащим врачом была молоденькая, миловидная барышня, только что закончившая институт. Ее-то и заприметил красавчик Костя. Она ответила ему взаимностью и своих чувств не скрывала. Как у танкиста сложились личные отношения, не знаю, потому что скоро он выписался из госпиталя. Но спиртишком она нас баловала, не так чтобы… Но все же было чем промочить горлышко. Наши силы стали быстро восстанавливаться, и нас тянуло уже не только на прогулку вокруг госпиталя, а подальше, к пруду, где по вечерам собиралась молодежь на танцы под патефон.

В госпитале было отделение легкораненых, у которых был более свободный режим, им даже разрешалось носить военное обмундирование. Воспользовавшись тем, что мы не всегда имели возможность пойти к пруду, один офицер этого самого отделения начал ухаживать за нашим лечащим врачом. Костя заволновался, не зная, какие профилактические меры можно принять по отношению к своему сопернику. На выручку пришел Миша:

— Этого нахала надо призвать к порядку, давайте его накажем, выкупаем в пруду.

Задача нашей четверке была вполне по силам, но для потехи мы решили еще привлечь и «солдатскую палату», с которой дружили. Там тоже хватало мастеров отколоть какой-нибудь номер. Переговоры с соседями завершились вполне успешно. Обиду, что чужаки безобразничают в наших владениях, восприняли как свою кровную. Тем более что эту миссию может выполнить одной левой артиллерист Ваня.

Мы давно заметили, что среди солдат соседней палаты находится здоровенный, под два метра ростом парень, но тихий и скромный. Для него, наверно, не составляет большого труда взять за станину пушку и развернуть ее на сто восемьдесят градусов. Когда Ване объяснили, что от него требуется, он согласился, заметив при этом:

— Ну, раз коллектив просит, его надо уважить. Вечером, когда нашей четверке разрешили немного прогуляться по парку, мы двинулись к пруду. Там нас уже ждала «солдатская палата». К Мише подвели «нарушителя конвенции», того самого офицера, который приударял за нашей врачихой. Он стал объяснять нахалу, что нехорошо покушаться на «чужую собственность» и вообще своего врача мы не намерены давать в обиду. Парень, ничего не понимая, замешкался. Тогда Ваня-артиллерист взял донжуана под мышки, поднял над головой и, как котенка, бросил в воду. Произошла легкая заминка. Торжествующий Костя сказал: «Поплавай, дружок, тебе это полезно!» Публика, стоявшая на берегу пруда, при виде такого зрелища хохотала до упаду. Наш сердцеед, мокрый как курица, вышел из воды и потихоньку исчез. Танцы продолжались.

На другой день замполит госпиталя, до которого дошли слухи о происшествии у пруда, пытался выяснить, кто искупал офицера. В нашем отделении все делали вид, как будто ничего не случилось. К тому же, фронтовики разве проговорятся? И все улеглось само собой.

Незаметно пролетел месяц моего пребывания в госпитале. Рана моя почти зажила, и я затосковал по своему дивизиону.