На службе у олигарха

— Да здесь, вижу… — Деверь задумался, глаза потухли. — На подготовку уйдёт не меньше месяца.

— Кудесница так и сказала.

— Ты разговаривал с ней сам?

— Я разговаривал с тем, что она собой представляет.

— Понимаю. — Каким-то неосознанным движением Деверь дотронулся до его плеча. — Сколько тебе лет, юноша?

— Двадцать два. Это имеет какое-нибудь значение?

— Откуда ты родом?

— Из города Раздольска, из самых недр. — Митя решил, что любопытство Деверя даёт и ему право спросить кое о чём. — Правду ли говорят, Прокл Савельевич, будто вы владеете тайной погружения?

— Это всё глупости. Вечный сумрак, как и вечная жизнь, доступны лишь Господу нашему… Почему выбрали генерала? По моему разумению, Марк Губельман больше подходит. Символическая фигура. На все времена.

Митя удивился: Деверь говорил с ним как с посвященным.

— Не моя компетенция, Прокл Савельевич. Я исполнитель.

— Нет, Митя, ты не просто исполнитель. Кто дважды безнаказанно пересёк зону… Скорее запёчатлённый, хотя сам этого не осознаёшь… Хорошо, оставим до времени… Вернёшься в Гостиничный двор и будешь жить там как мышка. Связи не ищи. Встретимся перед самой акцией.

— В бистро были ваши люди, Прокл Савельевич?

— Возможно, наши, возможно, ваши… Просьбы, пожелания есть?

— Банкир этот саратовский?..

— Без подмеса, не опасайся. — Он тронул носком ботинка мирно посапывающую негритянку. — Через минуту очнётся. Справишься с кобылицей?

— Постараюсь. — Митя скромно потупился.

Деверь хотел ещё что-то сказать, но передумал. Поднялся из кресла — высокий, громоздкий, — неловко обнял Митю:

— Держись, герой! — Бесшумно ступая, скрылся за дверью.

Проснулся Митя оттого, что кто-то возился, сопел на полу. Свесил голову вниз: на тебе, «тимуровец» Ваня Крюк. Голубенькие мутноватые глазёнки на бледном личике лукаво сияют.

— И что дальше? — спросил Климов. — Что прикажешь с тобой делать?

— Известие принёс, — солидно отозвался «тимуровец».

— Какое?

— Дядьку помнишь, Митрий, на площади? Который к Зинке Сковородке отправил? Петюней погоняют.

— Ну?

— Я его видел. Просил передать, на ваше поручение ещё деньги нужны. Из той пятнашки, какую обещали. Я его на хрен послал. Старый хрыч, халявщик, да, Митрий?

— Это всё известие?

«Тимуровец» ужом переместился на середину комнаты, там ему казалось безопаснее.

— Мало, что ли? Хочешь, перчиков надыбаю?

— Каких ещё перчиков?

— Которыми черти похмеляются. Сладенькие такие. Кроме меня, никто не знает, где взять.

Диво не то, что пацанёнок к нему привязался, это нормально, но как в номер просочился: окно-то закрыто. Вместо того чтобы выяснить это, Митя спросил:

— Ты реальный «тимуровец», Ваня?

— А то! На две больницы подписался.

За последние месяцы Климов обвыкся с человеческими эмоциями, но неожиданный прилив жалости к бесприютному маленькому сородичу был всё же в диковину. Звание «тимуровца», в честь великого просветителя России Егора Гайдара, присваивали любому беспризорнику (их в Москве легион), после того как брали на учёт в городском диспансере и вживляли под кожу регистрационный чип. По достижении десяти — двенадцати лет, в зависимости от состояния здоровья, меченые проходили окончательную пересортировку для сдачи тех или иных органов. Самых крепеньких в законсервированном виде отправляли в свободный мир.

— И сколько тебе осталось куролесить? — полюбопытствовал Митя, сглотнув комок в горле.

— Может, полгода, а то и больше, — равнодушно ответил пацанёнок и, розовея от собственной смелости, вдруг добавил: — Можно посижу на кровати, дядя Митрий?

Митя чуть подвинулся, и «тимуровец», просияв, взлетел с пола и примостился у его ног. Такое счастливое, обалдевшее и вместе с тем испуганное выражение Митя видел только у стерилизованных, перевоплощенных руссиян на пунктах голосования, куда их сгоняли два-три раза в год для свободного волеизъявления. Та же смесь тоски и очарованности. Похоже, панцирный лежак с лакированными спинками, прикрытый серым гуманитарным одеялком, представлялся ему царским ложем.

— Прямо не знаю, как быть…

Пацанёнок не отводил прояснившихся глаз, спокойно ждал верховного решения.

— Видишь ли, Ваня, — развил мысль Климов, — по-любому тебе не стоит таскаться за мной. Сам сказал: полгода не тронут, а мой путь, поверь, намного короче.

— Как это может быть, дядя Митрий? При твоих бабках!

— При чём тут деньги?.. Убирайся, Ванька, отсюда подобру-поздорову. Я тебе не отец и не мать.

Тёплым тельцем мальчик прижался к его пяткам.

— Дядя Митрий, я много чего умею, обузой не буду. Так одиноко одному в городе. А вдвоём помирать намного легче. Не гони, пожалуйста.

Митя подумал: когда-нибудь они заплатят за всё.

Глава 26 Из дворца на волю