На службе у олигарха

Он ушёл к себе, а я остался в буфете. Взял ещё кофе и пару бутербродов и начал размышлять о сюжете, который вдруг развернула передо мной сама жизнь. Обычно в это время я сидел дома и работал, и эта привычка стала второй натурой. Сюжет прекрасный, суперсовременный. Олигарх, его дочь от проститутки. Или от герцогини. Один юрист Гарий Наумович стоил целого романа, если хорошенько взяться. Не за роман, а за юриста. Всё-таки я был писателем и уважал себя за это. А иногда, напротив, презирал. Писательство, в сущности, самое никчёмное занятие на свете, но в нём есть капелька волшебства, поэтому люди к нему и тянутся. Свои романы я не любил и в душе был согласен, что их не надо печатать. Но силу в себе чувствовал. Ту самую, от которой стонут по ночам. Писатели бывают разные, но, как правило, это чрезвычайно самолюбивые люди и обязательно с какими-нибудь закидонами, фобиями. Без этого нельзя. Если у тебя нет никакой фобии, то ты не писатель, а щелкопёр. Фобии бывают опасные, на грани членовредительства, а бывают вполне невинного свойства. Я был знаком с литератором (известная фамилия), который свихнулся на медицине, и любимым его присловьем было: кто медленно жуёт, тот долго живёт. Бедолага дотянул до сорока лет, хотя питался червями и орехами по системе Голдмана, зато оставил после себя сборник прекрасных рассказов, который до сих пор иногда переиздают крошечными тиражами. Другой пил мочу. Третий совершенно всерьёз считал себя реинкарнацией Будды, но сочинял романы на бытовые темы, правда, перенасыщенные чудовищными непристойностями. Жизнь представлялась ему ужасным кошмаром кровосмесительства, и этот кошмар он старательно втискивал в рамки сюжета. Был моден, знаменит, владел изящным стилем. Особая статья — писатели-женщины, коих особенно много развелось перед самым нашествием. Эти вообще сплошная фобия, клади любую в психушку, но не надейся на излечение.

Если же говорить без шуток, то истинное писательство, как всякое художество, — это род недуга, психическая болезнь сродни мании величия. Художник стремится создать мир нерукотворный, уподобляясь Творцу. Червяк — а туда же. Конечно, сбивают с толку примеры великих, у кого это, кажется, и получалось, кому это почти удавалось. «Илиада», «Божественная комедия», «Братья Карамазовы»… Но это всё только видимость. Обман зрения и души. Миры создаются не здесь и не грешными людишками.

На этом месте глуповатых, обычных для меня размышлений за столик вернулась зеленовласая Нателла. Была она ещё больше возбуждена, чем в первый раз.

— А этот гад где?

— Владислав Андреевич?

— Где он? В кабинете его нет.

— Не знаю. Вроде туда пошёл.

— Виктор, да?

— Можно и так.

— Ты его друг? Можешь на него повлиять?

— А в чём дело?

— Мне фельетон в субботу нужен вот так. — Она почему-то ткнула себя в живот. — И всё от него, от гада, зависит.

Девушка мне нравилась: тугая грудь, молодое ловкое тело. Но слишком перехлёстнутая. Интеллектуалка. Ведь тоже чего-то накропала. Тоже писатель.

— Что могут изменить три дня?

Придвинулась ближе, зеленоватые глаза пылали чистосердечным безумием.

— Между нами, Вить. Я подписалась. Если выйдет в субботу, получу штуку зелёных. Во вторник — ноль. Понял?

Конечно, я понял. Обычные журналистские приколы. Всё на продажу.

— Почему прямо не сказала Владу?

— Он не в теме.

— А почему у тебя зелёные волосы?

— От природы такие. Я не виновата.

— Может, тогда дунем ко мне?

Моя логика ей понравилась, но к предложению она отнеслась без энтузиазма. В её воображении маячила штука зелёных, которая могла уплыть.

— За кого ты меня принимаешь, Витя?

— Ни за кого. За красивую молодую женщину-фельетонистку.

— Ладно, проехали… В принципе, я не против развлечься, не барыня. Но услуга за услугу. Сперва пойдём к твоему корешу. Если он тебе кореш.

Я, как идиот, попёрся за ней опять на верхний этаж, в кабинет к Владику. Но опять тут вышла странность. Он на сей раз оказался на месте и ничуть не удивился моему появлению, да ещё вдвоём с его сотрудницей. И даже не дал Нателле открыть рот.

— Давай так, девушка. Подрежешь на сто строк — и ставим в информационную полосу.

— Влад, ты хоть иногда думай, что говоришь, пусть ты и большой начальник. Там уже и так осталась половина.

— Не мути, Ната. Я ведь прекрасно знаю, отчего у тебя такая творческая прыть.

— Я и не скрываю. Да, просил Егудов. В понедельник заседание суда. Надо успеть до этого. Егудов, кстати, вам, Владислав Андреевич, не раз помогал.

— Пигалица! — психанул Владик. — Заткнись и катись отсюда. Подожди в приёмной.

Зеленовласая послушно покинула кабинет, а у меня Владик заботливо поинтересовался, не шизанулся ли я.

— Так заметно?

— Да чего-то тебя всё тянет на приключения. То Оболдуев, то эта. Ты хоть знаешь, чья она протеже?

— Влад, ты сам сказал: бери бутылку и так далее.

Мой старый товарищ немного поник головой.

— Бери бутылку… да… однако… Не нравится мне твоё настроение, Витюша. С Нателкой переспать — ладно, святое дело, но Оболдуй… Я тут успел сделать пару звонков… Не советую, Вить. Последнее моё слово: не советую.

— Что — не советуешь?