На службе у олигарха

К этому моменту дед Антон уже не принимал участия в беседе, он, с белыми слюнками на губах, с мечтательной улыбкой, мыслями витал где-то далеко.. Митрич, потряся зачем-то над ухом пустую банку, ушёл в дом за добавкой, а я начал собираться к Лизе. Но первая попытка не удалась. Едва поднялся на ноги, как они мягко подкосились в коленках, и я, хохоча, рухнул на сухую тёплую травку, к которой так хотелось прижаться щекой. Так и сидел, блаженный, пока не вернулся Митрич. Он сразу оценил ситуацию и сказал, что в моём положении лучше всего выпить настоящего самогонцу, да где ж его взять.

Очнулся от грёз дед Антон. Не найдя меня глазами, заговорил преувеличенно громко и отчётливо:

— Чудное дело, Митрич, племяша слышу, как регочет, а видеть не могу. Подлая у тебя бражка. Может, с того и Настёна ушла.

Подкрепившись белым кваском, любезно поднесённым Митричем, я кое-как встал и попрощался с собутыльниками. Деду пожал руку, а с Митричем расцеловались в губы.

— Помни, служивый, — до осени, — напутствовал он. — Осенью ты их крепко озадачишь.

— Запомню навеки, — пообещал я.

По деревне прошёл, как балерина на сцене Большого театра.

И вот уже передо мной прелестное безмятежное личико Лизы, парящее над крыльцом.

— Боже мой, Витя, да ты же пьяный в стельку!

Обнялись, как после долгой разлуки, и я так любил её в эту минуту, как никого и никогда.

Затем началось поедание супа. Лиза сидела напротив, а я поглощал тарелку за тарелкой, подхватывая капли ломтем серого влажного хлеба. Хотя и очумелый, я хорошо сознавал, что происходит. Дочь миллионера, особа дворянских, новорусских кровей, возможно, за всю жизнь не испачкавшая ручек у плиты, приготовила еду своему мужчине-избраннику. Я был бы последним скотом, если бы не оценил событие по достоинству. Вкуса того, что ел, я не чувствовал, что-то пресное и постное, но на третьей тарелке, умильно сощурясь, спросил:

— Харчо, дорогая?

— Сам ты харчо, негодяй! Это картофельный суп по бабы Груни рецепту. Скажешь, не вкусно?

— Вижу, что картофельный, потому удивился. Картофельный, а впечатление такое, будто харчо, как в ресторане «Арагви». Как тебе удалось, любовь моя?

Приняла ли за чистую монету, не знаю, но лицо осветилось счастливой улыбкой.

— Твоя Эльвира, скажешь, лучше готовила?

— Милая моя, она вообще не умела стряпать. Обычно я покупал пачку пельменей, и мы съедали на двоих, причём ей доставалось две трети, а мне с пяток самых худосочных пельмешек, из которых мясо вывалилось. Больше скажу, до этого дня я ни разу полноценно не питался.

Она подумала над моими словами, склонив русую головку. Чистое дитя.

— Если бы ты не был такой пьяный, Витенька, я сказала бы что-то очень важное.

— Я не пьяный. Голова-то соображает.

Посмотрела с сомнением.

— Хорошо, слушай… Я ведь знаю, кем тебе представляюсь. Балованная дочурка нувориша, дитя воображения и книг, никчёмное создание… Но тебе вовсе не обязательно на мне жениться, у тебя есть время подумать…

— Как порядочный человек…

— Подожди, — милая гримаска досады. — Это важно, чтобы ты знал. Отныне единственная моя цель — быть полезной тебе. Понимаешь? Пиши спокойно свои гениальные книги, а я буду делать всё остальное. Готовить еду, стирать, ходить по магазинам, обустраивать домашний очаг, ну и… рожать и воспитывать детей, наших детей… если захочешь. Больше я ни о чём не мечтаю. По-твоему, это слишком много?

Мне стало грустно и больно. Пьяная одурь рассеялась, и суп показался горек. Лиза сделала своё признание с глубокой, я бы сказал, выстраданной убеждённостью, оттого её попытка придать моей и своей жизни нормальную, естественную перспективу выглядела ещё более жалкой, смахивающей на приступ девичьего идиотизма. Точно с таким же чувством обречённости и тоски наблюдал я, к примеру, брачные процессии, подкатывающие к дверям ЗАГСа на роскошных белоснежных лимузинах, украшенных цветами. Невесты в прекрасных подвенечных платьях, от которых (не от платьев, а от невест) за версту несло клинским пивом, молодые люди в чёрных костюмах и при галстуках, смущённые и как бы немного растерянные, вероятно, оттого, что пришлось ненадолго оторваться от привычной рыночной среды. Затем, покончив с регистрацией, брачащиеся пары со своими свитами в иномарках следовали к могиле Неизвестного солдата и к Вечному огню, где толпились у мраморных плит с таким выражением на лицах, описать которое не хватит сил у самого тонкого стилиста. Потом (или до того?) они ещё обязательно венчались в церкви, не смущаясь тем, что непорочная невеста нередко была на сносях. Какое-то бессмысленное, кощунственное ретро.

— Всё будет как ты хочешь, — пообещал я Лизе. — Хотя не могу до сих пор понять, почему из всех мужчин на свете ты выбрала именно меня. Уверена, что не ошиблась?

— Ты лучше всех. — Она покровительственно взъерошила мои волосы. — Даже когда пьяный.