На службе у олигарха

Их впустили в городище через узкую, обитую железными пластинами дверь сбоку от деревянных ворот, в которые упирался дощатый настил. Двое стражников, одетые так же причудливо, как Егорка, да ещё вооружённые музейными арбалетами, поочерёдно с ним обнялись, хлопая по спине, как после долгой разлуки. На Митю с Дашей лишь повели раскосыми очами, а один вдобавок сплюнул в их сторону. И позже, когда шли по улице, на них подчёркнуто не обращали внимания, хотя людей в палисадниках на грядках копошилось изрядно: преимущественно пожилые бабы да малые ребятишки, мужчин не было видно. Бабы выпрямлялись от земли, весело окликали Егорку, поздравляли с благополучным возвращением, будто он прибыл с того света, а на попутчиков взглядывали как на пустое место. Всё это было немного странно. Весь посёлок затронул в Мите какое-то давнее воспоминание, будто выплывшее из ночного сновидения. По Дашиному лицу он видел — она тоже испытывает что-то подобное. Можно было предположить, что они очутились в голографическом мире, если бы не вполне осязаемые запахи и звуки. Митя сорвал яблоко с дерева, перекинувшего ветки через штакетник, надкусил, дал попробовать Даше. Яблоко было настоящее, незрелое, кислый сок обжёг гортань, усилив стократно ощущение, что всё это уже было с ним когда-то: низкие закопчённые избы, похилившиеся оградки, картофельные и овощные плантации… и, главное, свежие голоса и обветренные лица женщин… Где было, когда было, да и было ли вообще…

— Что ты сказала? — переспросил он Дашу.

— Не знаю, — испугалась она. — Горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело.

— Какое горе? — разозлился он. — Не каркай, накличешь ещё.

— Митенька, мне страшно. Как будто, как будто…

На кирпичном доме над дверью полыхал чудной плакат: суровая женщина с взволнованным лицом, в распахнутом платке на тёмных волосах, грозила пальцем прохожему. На плакате грозная надпись: «Ты записался, сволочь, в военно-морской флот?»

На каменном крылечке восседал здоровенный детина в тельняшке, с непримиримым лицом. Подождав, пока они приблизились, детина ловким движением выдернул из-за спины звуковой ускоритель. Митя от удивления аж заморгал. Он знал, как действует эта продолговатая чёрная штука, похожая на полицейский жезл. Если детина чокнутый, от них с Дашей останется только голубоватый дымок.

— Стой, кто идёт? — рявкнул детина.

— Не дури, Тимоха, — засмеялся гонец-порученец Егорка. — Оставь свои хохмы для клуба. Полковник на месте?

— Ничего не знаю, — не сдавался страж. — Говори пароль. Стреляю без предупреждения.

— Счас так стрельну, — окрысился Егорка, — язык проглотишь.

После этого детина смягчился, убрал ускоритель за спину, заискивающе прогудел:

— Куревом не богат, Егорий?

— И было бы, не дал. Ишь, шутник. Мало вас песочат, всё бы лемеха крутить. А у нас дело срочное.

— Проходи, коли так. — Детина отстранился, толкнул дверь ногой, но когда протискивались мимо, успел прихватить Дашу за бочок.

Полковник Улита принял их в обыкновенной комнате с одним окном и почти без мебели — тёсаный стол с компьютером, три табуретки да деревенские полати поперёк стены, — и если Митя ожидал увидеть одного из тех головорезов, чьи портреты красовались на расклеенных по Москве листовках с надписью «Враг свободной России. За укрывательство — смертная казнь», то здорово ошибся. На полатях сидел человек преклонного возраста, предельно измождённого вида и с таким выражением в запавших глазах, будто сидеть ему трудно и он сейчас ляжет, за что заранее просит прощения. Но вокруг реденьких кудрей Митя различил характерное свечение, знак высшей принадлежности; из всех встреченных Митей прежде людей таким знаком обладал лишь Истопник, но у того аура не имела такой упругой насыщенности. У Мити сердце оттаяло: больше не надо хитрить и изворачиваться. Дошёл.

— Именно так, Климов, — подтвердил его мысли полковник Улита. — Дошёл, и, полагаю, это было не так-то легко… Что ж, располагайтесь, детишки, разговор будет долгий. А ты ступай себе с богом, Егорка.

Гонец-порученец склонился в почтительном поклоне и приложился губами к желтоватой руке старика. Митя воспринял увиденное как должное, как что-то вполне естественное, но Даша испуганно ойкнула. Полковник с улыбкой обернул к ней страдальческий лик.

— Ишь как изломали тебя окаянные. Ничего, дай срок, вернётся покой в твою душу.

Даша, не выпуская Митиной руки, опустилась на табуретку.

Егорка, пятясь, покинул комнату, и полковник снова заговорил. Его голос звучал как течение глубоководной реки; серебристое сияние над головой покачивалось и меняло очертания, словно поддуваемое ветерком. Он поздравил их с тем, что они находятся в зоне отчуждения, где не действует власть супостата. Если они не таят в сердце зла, то бояться им больше нечего, у них будет время, чтобы заново понять смысл земного бытования и самим решить свою дальнейшую судьбу.

К Даше он обратился отдельно и сказал нечто такое, от чего «матрёшка» зарделась как маков цвет.

— Беду твою вижу, девушка, но шибко не кручинься. Любовь всё превозмогает.

Даша метнула быстрый взгляд на Митю.