На службе зла. Вызываю огонь на себя

— Вы предлагаете мне, русскому дворянину и офицеру, посадить на трон жидовского ублюдка, который первым делом капитулирует перед кайзером?

— Считаете сие предательством. Понятно. Жаль, что прошедшие полтора часа потрачены впустую. Я вам не тридцать сребреников предлагаю, потому что Ленин и его окружение имеют реальный шанс сохранить единство России и ее роль в качестве мирового противовеса Западу. В отличие от Франции, здесь есть шанс миновать якобинскую диктатуру, конвент, директорию с прочими революционными прелестями, сразу вручив власть императору республики. Хотя без Вандеи не обойтись — далеко не вся Россия примет Ульянова без сопротивления.

— Какая республика! В Петрограде будет править германская оккупационная комендатура. А вы предлагаете этому поспособствовать.

— Не будьте наивным, генерал. Истерзанная кайзеровская армия не в состоянии даже присутствовать на огромных российских просторах. Престижа ради отхватят сотню-другую верст в глубь Литовского генерал-губернаторства. Что важнее для нового императора — обладание Минском или возможность навести порядок в стране? Последнее. Вы презираете и недооцениваете евреев, что вредно и неправильно. Русские прессовали иудино племя столетиями. Евреи — как паровой котел, в котором накопилось огромное давление. Сейчас оно вырывается наружу, выделяя грандиозную энергию. На этом разрешите откланяться.

— Честь имею, — сделав шаг в сторону дома, Никольский окликнул Шауфенбаха. — Завтра я вспомню лишь болтовню про общих знакомых?

— Нет. Но о нашей беседе не сможете никому рассказать. Если передумаете, знаете, как меня найти.

Повернув за угол Фурштатской улицы, Никольский увидел девочку-нищенку, облюбовавшую бойкий перекресток для вымаливания подаяния Христа ради. Здоровенный бугай отобрал у нее дневной улов, трое стояли рядом. У одного из грабителей на видном месте торчала рукоятка «Нагана» — никто из бандитов не скрывал ношения оружия.

Городовой перешел на противоположную сторону улицы и торопливо зашагал вдаль, старательно изображая, что его происходящее не касается. Чудо, что городовые да околоточные вообще смеют появляться на улицах. Временное правительство заявило о предстоящей ликвидации Департамента полиции и создании некой «милиции».

Генерал нащупал в кармане узкого пальто шершавую рукоять «Браунинга». Отказался спасать Россию, спасу девочку? Как глупо.

Один из уголовников заметил его, взялся за револьвер и процедил сквозь зубы:

— Проходи, старик! Целее будешь.

Бугай наподдал ребенку по ребрам, опрокинув на тротуар, и маргиналы, хохоча, ушли прочь. Никольский проводил их взглядом, дал девочке пятак, затем вернулся домой.

Старик. А ведь сорок четыре не исполнилось. Зеркало в прихожей отобразило грустное немолодое лицо. Смеховые морщинки в уголках глаз превратились в ущелья. Седина, мешки под глазами, нездоровая одутловатость. Спаситель мира и отечества, борец против марсиан? Чушь. С другой стороны, защищать власть, повернувшуюся спиной не только к ограбленной нищенке, но и всему народу — куда абсурднее.

Но кое-какие выводы Владимир Павлович сделал. Он перестал пить, начал читать хотя бы по диагонали политическую периодику Петрограда и купил на базаре мешковатой чуть ношеной одежды, в которой его генеральская суть не топорщилась наружу. Вдобавок он добыл кое-какие сочинения господина Ульянова. Его философические суждения в «Материализме и эмпириокритицизме» по-дилетантски глупы. А вот о практических действиях рабочей партии брат террориста писал вполне здраво. Посему Никольский решил, не вступая в альянс с марсианским демоном, за социал-демократами проследить приватным образом. Из газеты «Правда» он узнал, что 3 апреля, на шестой день после памятной встречи с фон Шауфенбахом, на Финляндский вокзал ожидается прибытие одиозного философа-революционера. Пропустить такое — грех.

Давка на вокзале напомнила о Ходынском поле. Генерал вздрагивал от обращений: «не толкайтесь, товарищ» или «пропустите, товарищ». Выход из здания вокзала оцепили военные, бронемашина наставила пулеметы на толпу. Поезд опоздал и прибыл лишь к вечеру. Вождь мирового пролетариата, как скромно именовал себя оратор, за отсутствием трибуны забрался на броневик.

Тысячи человек смолкли как один, когда невысокий человечек в кепке произнес короткую эмоциональную речь. Никольский вник в сказанное и похолодел. Сбываются самые неприятные предсказания Шауфенбаха. Ленин заявил лозунг «никакой поддержки Временному правительству», призвал народ взять власть в свои руки и прекратить войну с Германией. Главное — без наукообразности и ораторского аристократизма: истинно «народный» вождь говорил предельно примитивно, его поняла бы и кухарка. Последние слова потонули в многоголосом реве, и новоявленный российский бонапарт слез с брони, исчезнув из поля зрения.