На службе зла

Взволнованный и решительный, он по самые брови натянул шляпу и облачился в свою особую куртку. При ходьбе ножи, вложенные в глубокие самодельные карманы за подкладкой, толкали его в ребра. На столичных улицах народу оказалось не меньше, чем в тот раз, когда он прирезал путану, чьи пальцы сейчас хранились в морозильнике. Туристы и лондонцы сновали повсюду, как муравьи. Накупили себе зонтов и шляп с изображением британского флага. Нескольких ротозеев он оттолкнул прочь с дороги, чисто для забавы.

Зуд убийства становился нестерпимым. Прошло уже несколько дней, отлучка от Чуда постепенно заканчивалась, а Секретутка все еще разгуливала целой и невредимой. Он часами искал, выслеживал – и надо же: она возникла прямо перед ним средь бела дня, эта бесстыжая стерва; но вокруг было полно лишних глаз.

Отсутствие самоконтроля, как сказал бы этот сраный психиатр, узнай он, каково ему было на нее наткнуться. Отсутствие самоконтроля! Да он при желании мог отлично контролировать свои действия (нечеловеческий ум позволил ему прикончить трех и покалечить одну, а легавые и не разнюхали, так что пошел ты в жопу со своими диагнозами, тупорылый мозгоправ), но когда, после стольких пустых дней, он увидел ее прямо перед собой, им овладело желание нагнать на нее страху: подойти ближе, очень близко, так близко, чтобы учуять запах, сказать пару ласковых, заглянуть в перепуганные глаза.

Между тем она с важным видом уплыла, а он в этот раз не решился двинуться следом, но упустить ее было бы смерти подобно. Ей место у него в холодильнике, расфасованной по сверткам. А ему давно пора бы увидеть ее физиономию, перекошенную от исступленного, смертельного ужаса, какой настигает всех, кто оказывается безраздельно в его власти, становится его игрушками.

И вот он брел под прохладным дождем, а внутри все горело, потому как было уже воскресенье и она снова ускользнула, умотала туда, где он не мог ее достать, ведь рядом все время ошивался Красавчик. Сейчас требовалось больше свободы маневра, гораздо больше. А дома постоянно торчит это Чудо: следит, докапывается – вот где настоящая помеха. Пора все менять. Он и так уже пинками отправил Чудо на заработки. Навесил лапшу, что, дескать, ему халтурку предложили. Если совсем припрет, он и воровать пойдет, чтоб наличка была, а вид сделает, что заработал, – уже сто раз так делал. Развяжет себе руки, не пожалеет времени, чтобы уж точно быть рядом, когда Секретутка окажется без охраны, без посторонних глаз и свернет не туда.

Прохожие виделись ему безжизненными, как торговые автоматы. Тупые, тупые, тупые… А он, куда бы ни шел, присматривал себе ту, которая сгодится для следующего раза… Не Секретутку, нет, потому что эта стерва укрылась за белой входной дверью вместе с Красавчиком, а какую-нибудь подвыпившую дуреху, чтоб согласилась на небольшую прогулку с мужчиной, у которого за подкладкой ножи. Перед возвращением к Чуду ему требовалось замочить еще одну, настоятельно требовалось. Только это могло дать ему точку опоры, когда он перед Чудом будет изображать любимого мужчину. Его глаза поблескивали из-под шапки, выискивая что-нибудь подходящее, но женщины шли с мужчинами, женщины вели за руку детей, а одиноких все не попадалось…

До наступления сумерек он отмахал приличный путь мимо пабов, где смеялись и флиртовали мужчины и женщины, мимо ресторанов и кинотеатров, высматривая, выслеживая с терпением охотника. В этот воскресный час заканчивался короткий рабочий день, но труженики погоды не делали: на улицах и без того было полно народу – туристов и провинциалов, привлеченных историей и загадками Лондона…

Близилась полночь, когда его наметанный взгляд выхватил их, словно грибы из высокой травы: на тротуаре выписывала кренделя кучка горластых, подвыпивших девиц. Убогая, обшарпанная улочка, где никого не удивляли пьяная толкотня и бабьи крики, была для него как подарок. С расстояния нескольких метров он следил, как они проходят под уличными фонарями, толкают друг дружку и хохочут – все, кроме одной. С виду самая молодая, та напилась больше всех: вот-вот блеванет, определил он. Безмозглая шлюха ковыляла на шпильках, отставая от подруг, которые даже не понимали, в каком она состоянии. Гоготали, толкались локтями, все пьяные в хлам. Он как ни в чем не бывало плыл следом.

Если бы ее вывернуло прямо на тротуаре, подружки заметили бы и остановились. А так она даже не могла их окликнуть – мешали рвотные позывы. Расстояние между нею и всей компашкой постепенно увеличивалось. Она шаталась из стороны в сторону, напоминая ему о последней жертве: та тоже щеголяла на высоких каблуках. И должна была бы сдохнуть, чтобы неповадно было составлять фотороботы.

Рядом проезжало такси. Сценарий напрашивался сам собой. Девицы, вереща и размахивая руками, остановили машину и одна за другой впихнули туда свои толстые задницы. Тогда он втянул голову в плечи и, скрывая лицо, ускорил шаг. В лужах отражались уличные фонари. Зеленый огонек погас, взревел двигатель…