На смерть Поэта. Том 2. Есенин

Исидор Косминский: «Громадная обезьяна тащит в лес какую-то женщину». – Указывает на человека, которому (!) угрожает опасность превратиться в раба собственных желаний и променять духовное начало на крайности, поедающие его душу и тело. Здесь за стремлением к так называемой «жизни ради наслаждений» скрывается потеря энергии и жизненных сил (!) – всё это лишает такого человека того тонкого ощущения подлинного счастья, которое достигается с помощью мягкой отрешенности и благодаря истинной любви. Это символ Падения.

Занавес…

Трактовка Косминского – предельное откровение! О пьяных загулах и дебошах Есенина не слышал разве что глухой. Есениноведы, пытающиеся «обелить» своего героя, часто «находят» обоснования ошибочности этого обстоятельства. И на многочисленных фотографиях, мол, де, Есенин никогда не выглядит пьяным. Слабое основание, на авторских взгляд: между развитием фотографического искусства начала XX века и достижениями цифровой фотографии начала XXI века – пропасть. Это сейчас социальные сети пестрят всевозможными селфи сомнительного качества и содержания, благо цифровая камера присутствует уже чуть ли не в каждом утюге. В начале XX века фотография была всё же «в новинку» и «в диковинку»: мало кому в голову могла прийти мысль предстать перед объективом в «состоянии изменённого сознания». Разве что последнему дегенерату и девианту, каковым Есенин, безусловно, не был!

Другие отмечают полное отсутствие на фотографиях признаков алкоголизма у Есенина. Туда же: тридцать лет – ещё не тот возраст, когда последствия излишеств «налицо и на лице» (извинение за каламбур).

А вот письменных источников алкогольной зависимости Есенина от непосредственных свидетелей – уйма! Особо красочное (на сугубо авторский взгляд) – от героя первой части работы, Маяковского [4⁴]: «Он (Есенин) обрюзг немного и обвис, но всё ещё был по-есенински элегантен.

Последняя встреча с ним произвела на меня тяжёлое и большое впечатление. Я встретил у кассы Госиздата ринувшегося ко мне человека, с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно держащейся, уцепившись за русую прядь. От него и двух его тёмных (для меня, во всяком случае) спутников несло спиртным перегаром. Я буквально с трудом узнал Есенина. С трудом увильнул от немедленного требования пить, подкрепляемого помахиванием густыми червонцами. Я весь день возвращался к его тяжёлому виду и вечером, разумеется, долго говорил (к сожалению, у всех и всегда такое дело этим ограничивается) с товарищами, что надо как-то за Есенина взяться. Те и я ругали «среду» и разошлись с убеждением, что за Есениным присмотрят его друзья – есенинцы.

Оказалось не так. Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески. Но сразу этот конец показался совершенно естественным и логичным».

Иными словами, Маяковский, как непосредственный свидетель, отмечает:

1) Есенин спивается – «ринувшегося ко мне человека, с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно держащейся, уцепившись за русую прядь»;

2) алкоголизм Есенина – объективная реальность, а не чья-либо субъективная оценка – «долго говорил с товарищами, что надо как-то за Есенина взяться. Те и я ругали «среду» и разошлись с убеждением, что за Есениным присмотрят его друзья – есенинцы».

А главное – нет у Маяка какого-либо злопыхательства и «танцев на костях» от упадка «конкурента» на поэтическом фронте – «конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески», но присутствует чёткое видение трагического конца, очевидное для любого современника Поэта – «но сразу этот конец показался совершенно естественным и логичным». Иными словами, все понимали, что если Сергей Александрович «не остановится», он долго не «протянет»!..

Однако не только описание сабианского градуса стало ориентиром исследовательского вектора. Ключевую роль вкупе с этим описанием сыграла транзитная карта смерти Есенина.

Её подробный разбор отложим до главы 5, непосредственно посвящённой астрологическим обстоятельством гибели Есенина. Пока же – основной «штрих ножом-мастихином»!