На снегу розовый свет...

Никто не мог подумать, что, спустя годы, Машкович действительно станет кинорежиссёром. Великим. Сначала из Актюбинска (республика Казахстан) он уехал в Израиль, потом — в Америку. Его фильм «Эстафета» получил неожиданное признание. В Каннах ему (неизвестно за что) присудили Золотую пальмовую ветвь, в Голливуде — пять Оскаров.

Машкович, которого никак нельзя было упрекнуть в недостатке бредовых идей, решил найти старого друга и соратника Сашку Чернухина и доснять–таки с ним т о т фильм. Самый первый. Самый дорогой, потому, наверное, и памятный Машковичу.

Сашка уже собирался в Германию. После того, как его, трезвого, избили в суверенном вытрезвителе, он сразу же согласился на уговоры тестя и мигом подготовил все документы.

Друзья опять встретились в гараже и опять выпили. И снова каких–то 4 — 5 дней отделяли их от решающего дня съёмок, а потом, естественно, от всемирной славы. Машкович припёр из своей Америки кучу техники, все номера гостиницы «Илек» были превращены в уборные, и их забили гримёрами, каскадёрами и парикмахерами. Лучшую проститутку для Сашки Чернухина выписал из Лос — Анджелеса Машкович. Она, к тому же, была ещё и киноактрисой.

Но тут в местные властвующие структуры, из самых властных верхов, обвалился документ, который вне закона поставил в городе Актюбинске фильмы Спилберга, Тарантино и… Машковича. И, если раньше кто–то ещё путался в разграничении эротики и порнографии, то умный документ теперь всё чётко разграничил. Если в фильме длина мужского пениса у артиста не превышала семи сантиметров, то он относился к разряду эротических и допускался к просмотру в закрытых аудиториях. Жаждущие острых ощущений эротоманы должны были предъявлять на входе страховое свидетельство, справку из психдиспансера, справки об оплате коммунальных услуг и налога на эротическое кино. Залы для просмотра рекомендовалось устраивать отдельно для мужчин и женщин, со специальными бытовыми комнатками.

Появление на экране, даже бездействующего, пениса, длиной свыше семи сантиметров, определяло жанр картины, как порнографический, а её авторы, хранители и исполнители автоматически становились отпетыми уголовниками, по которым враз, наперебой, стали плакать все неприватизированные тюрьмы.

Машкович сгоряча предложил Чернухину укоротить себя до эротики и фильм всё–таки снять. Пристал к нему с линейкой, хотя и так было видно, что обрезать придётся много. Искусство, конечно, требует жертв, НО НЕ ТАКИХ ЖЕ — сказал Сашка. — Мне, Валюха, через пару недель в Германию, языка не знаю, специальности нет, надо же как–то, хоть первое время, сводить концы с концами…

Машкович всё ещё на что–то надеялся, но в гостиницу, прямо к нему в уборную, заглянул милиционер–полицейский и объявил рыжую американскую морду «персоной нон грата». Припомнили ему и всемирную известность, и бороду, которой Машкович когда–то дразнил беззащитные власти. Машкович послал — как от сердца оторвал — в областную администрацию приму–проститутку. Пришла через двенадцать часов в роскошном чепане, в синяках и укусах. Сказала, путая чистый свой английский, с чистым русским матом, что дали три дня отсрочки для того, чтобы этот поганый Машкович смог попрощаться со своими родственниками. Родственником можно было считать только необрезанного Сашку.

Друзья напились в гараже до ишачьего крика. Козе понятно, что ДАЖЕ АМЕРИКАНСКИЕ ФИЛЬМЫ НЕ ДЕЛАЮТСЯ В АКТЮБИНСКЕ С БУХТЫ-БАРАХТЫ.

Когда они оба уехали, мне, человеку постороннему, стало отчего–то грустно. Мне показалось, что, вместе с ними, эмигрировало что–то прекрасное, хотя легкомысленное и греховное. Как будто вместе с ними, персонами «нон грата» в нашем городе стали легенды и сказки, красивые женские ноги, улыбки богинь.

Вместе с Машковичем и Чернухиным Сашкой, они уехали туда, где и так всего хватало.

Мне сделалось одиноко и страшновато от мыслей, что как–нибудь и ко мне постучатся в дверь и укажут на дверь в моём родном и любимом городе.

И ещё страшней, если не заметят, не зайдут. Значит, я уже, как все. Как все, кого не выгнали. Кто остался.

17.06.97 г. 17.09.97 г.

ВОСПОМИНАНИЕ О БУДУЩЕМ

I СЛАВА КПСС

В нашем мирном городе тогда трупами еще и не пахло. Не только днём, но и вечером можно было свободно выйти из дома, и никто тебя не трогал пальцем. Изредка, правда, останавливали, забивали, бывало, до смерти одиноких прохожих, но всё это в свете нынешнего времени выглядело невинными детскими забавами. Сейчас на улицах появился плюрализм. Это, по–видимому, переходная форма от социализма–коммунизма к следующей формации. Это, когда по дорогам свободно разъезжают вооружённые до зубов боевики, и существует, действует какой–то странный закон, по которому человека можно посадить в тюрьму за ношение ножика. Может, в этом есть какая–то юридическая тонкость: носить ножики нельзя, а возить можно? К примеру, в броневике, на танке?