На снегу розовый свет...

Поскольку периодически в посёлке продолжали резать баранов, свиней, быков и прочую живность, то история с Адамовским маньяком приобретала всё более жуткие очертания. Параллельно росло моё мастерство, как оператора. Однажды я исхитрился так отснять убиение курицы, что вместо ассистентки ко мне приехала сама Елена Дмитриевна, руководитель новостной программы. Она лично сообщила мне о том, что рейтинг моих сюжетов достиг рекордных показателей, меня дают сразу после блока информации о Президенте. Мне пришлось на несколько дней приостановить съёмки, устроить небольшие каникулы, потому что Елена Дмитриевна хотела со мной наедине подрепетировать технику стендапа и вообще поработать над моим имиджем. Она привезла с собой несколько джинсовых костюмов, кроссовки, туфли, носки и, зачем–то — трусы. Хотя, у меня ещё не кончились те, которые мне передавала мама.

Елена Дмитриевна (ах! Эта Елена Дмитриевна!) плотно со мной поработала. Распространяться об этом я не буду, так как при этом могут быть затронуты вопросы профессиональной этики. Скажу только, что краткосрочные курсы повышения квалификации сделали своё дело: я похудел, поднаторел в современном телевизионном сленге, хотя, на фиг он тут, в Слюдяном, был мне нужен.

После визита Елены Дмитриевны я усвоил главное: нельзя останавливаться. Телевидение — это постоянное движение вперёд. Да… Елена Дмитриевна… Как она держит шею! Талию!

Да, как ни крути, а части женского тела могут заметно оживить мои сюжеты об ужасном маньяке.

— Наконец то! — сказал Павлик. Наконец–то ты угадал, почувствовал направление, в котором тебе надо работать! Не совсем уж ты и «Москвич» А уже почти «Жигули». Ноль первый.

И он прислал ко мне двух слюдянских девчонок, Люсю и Алмагуль, с которыми предварительно поговорил. И сказал: — Делай с ними, Саша, что хочешь, только не убивай по–настоящему.

Сельские красули вырядились так, будто их прямо сейчас повезут на заграничную панель: губы у одной накрашены жёлтым у другой фиолетовым. Волосы а-ля — «шестой элемент». Юбки короткие настолько, чтобы сверху было видно, какая на трусиках резиночка, а снизу — что они, трусики, в принципе, есть. Груди — поверх лифчиков.

Мне почему–то убить их захотелось сразу. Обеих. Но работа — прежде всего.

Мы поехали на место съёмок. Там ребята из моей съёмочной группы уже свежевали свинью. Кровь — отдельно, кишки отдельно. Поскольку Люся с Алмагулькой были уже практически раздеты, рвать на них платья не пришлось. Ребята изваляли девочек в потрохах, облили кровью. С полчаса над ними пришлось повозиться гримёру. Съёмки сюжетов на первую полосу Оренбургского телевидения стали приобретать всё более затратный характер.

Потом я взял камеру…

После съёмок, Люся и Алмагулька вылезли из зловонной грязи и стали ходить за мной следом и строить глазки. Я думал, что они там, среди потрохов, сдурели, попросил ребят налить девочкам водки. От водки они не отказались, но ходить за мной, воняя, стали ещё с большим усердием. Я их спросил: — А что? — Павлик, Павел Павлович, с вами рассчитался? — Да, — ответили красотки. Но он говорил, что мы с вами должны работать, а вы от нас убегаете… Алмагулька сверху вниз провела руками по ослизлым бёдрам, качнула ими туда–сюда и, многозначительно на меня взглянув, медленно облизала фиолетовые губы. Люся, глядя на меня исподлобья, и улыбаясь, по её понятиям, обольстительно, подразнила пальчиками свои голые мокрые соски.

Да. Маньяками не рождаются. Ими становятся. Я написал к видеоряду такой текст, что общественность Оренбуржья содрогнулась. И стала требовать от милиции немедленной поимки злодея.

Павлик пригласил на уик–энд своих друзей из райотдела. И, буквально через неделю, маньяк был пойман.

Вообще, нужно было сразу догадаться, что это он, Вовка Лехман, местный бомж. Даже летом ходил в пальто и сапогах, не мылся, не брился, кормился тем, что ему подавали за мелкую работу. И — что самое подозрительное — Вовка никогда не был замечен в связях с женщинами. А, выходит, он всю жизнь терпел и — дотерпелся. Стал кромсать односельчанок.

Через сутки пребывания в райотделе Лехман во всём признался и согласился показать места своих преступлений. Его провезли в наручниках по всем адресам моих съёмок, а Володя всё просился показать ещё с десяток мест, где он творил гнусные преступления. Ему дали в морду и велели молчать, потому что перебор в таком тонком деле тоже был ни к чему. Ну, что ещё к этому можно добавить? Отпечатки пальцев Лехмана, естественно, совпали с теми, которые убийца оставлял на месте преступлений. Сперма, которой маньяк в изобилии окроплял останки своих жертв, оказалась, опять–таки, его, Лехмана.

Хотели ещё поинтересоваться, не участвовал ли Володя в приватизации 90-х и как у него с уплатой налогов, но позвонили сверху и сказали, что по налогам будут сажать другого, а кого — пока не знают, потому что не пришла разнарядка.

Я вёл репортажи из зала суда, где родители погибших девочек, купленные Павликом в Орском театре за триста долларов в сутки, рыдали в голос и требовали Лехману смертной казни.