На снегу розовый свет...

Ну, пришла мне на ум такая фантазия.

Я слышал, что там, откуда ты приехала, у тебя были мужчины. К двадцати годам у девушки уже должны побывать мужчины, и я слышал, что у тебя они побывали.

И ты ещё корчила из себя — ну, очень современную девушку. Ну, без предрассудков. И я без предрассудков — наглый такой нудист — разделся, полез в горячую у кромки берега воду, сорвался с подводного обрыва, плюхнулся, ушёл с головой в летнюю красоту нетроганной никем здесь, в отдалении, речки.

Ты, современная, ты и бровью не повела, бесцветной своей бровью, на моё бликующее сияние среди немыслимой для нашего века прозрачности речки. Я вышел из воды с кувшинками: подплыл к берегу, наступил на подводный обрывчик, встал в рост из воды, лицом к тебе, современно.

Ты и бровью не повела, бесцветной своей, почти отсутствующей, бровью.

Скользнула взглядом — бегло так — от моих колен до кувшинок в руках. Жарко — лицо порозовело твоё, но не хотела прыгнуть в воду — ах! — не захватила купальника.

Держала — уже теперь свои — кувшинки, а я, жалостливый, набрал в пригоршню воды, горячей, прозрачнейшей, той, что у берега лежала без движения, живой, сонной и горячей, с каплями солнца, я набрал в ладони этой воды и вылил на шейку тебе, набрал ещё и смочил плечи, и блузка, тонкая блузка, стала прозрачной, груди проявились розовыми сосочками через ткань, от тёплой воды оставшимися нежными, не затвердев.

Я лил ещё эту воду, эту первую ласку к тебе, и ты даже не двинула своей, почти отсутствующей, бровью, я тоже не выдал ничем волнения от тебя, от некрасивой, но мучительно, колдовски как–то притягательной.

Выдержанно, я чуть расстегнул мокрую твою блузку, и больше в тот день у нас не было ничего.

И даже потом, когда было, я не любил, не полюбил тебя. Я любил других, а к тебе приходил через годы и месяцы, как будто впереди была целая вечность, и мы не умрём никогда, и в любой момент я могу прийти к тебе, к нелюбимой.

А любимые женщины появлялись, потом терялись навсегда, я называл их любимыми. Называл сам, а тебя — раз или два, когда ты попросила об этом.

Что ты была одна и единственная, я понял тогда, когда ты, как умерла, уехала насовсем и из нашего города, и от речки Бутак, которую я с тобой, с нелюбимой, никак не могу забыть.

04.12.96 г.

ДЕКАМЕРОН

ЛЮБЕЗНЫЙ МОЙ ДРУГ, ФРАГОНАР…

… К концу сентября все розы были собраны с поля, картофель ссыпали в погреба. Зерно заложили в специальные танки. Скот радостно взирал на рачительность нашего двора. Страховые агенты застраховали свиней, уток и домашних удавов от бескормицы. Можно было жениться. Почему не жениться, если розы собраны и застрахованы все свиньи? Милая девушка подошла к моей жизни, и мне не хотелось упускать блеснувшего шанса. Годы берут своё. Возможность для женитьбы мы имеем до тех пор, пока соответствующие органы не поменяют нам паспорт на свидетельство о смерти, но через определённое время, я чувствовал, мой интерес к браку может заметно ослабеть, если не исчезнуть совсем. События эти не за горами, нужно быть трезвенником в таких вопросах и не смотреть на вещи сквозь пальцы. В мои годы редко кто рискнёт задуматься о продолжении своего рода, но девушка была так прелестна, так обворожительна, что я решился.

Любезный мой друг Фрагонар, я знаю, эта моя затея вызовет улыбку на твоём суровом лице. Но, тем не менее, это серьёзно, и в скором времени мне бы хотелось увидеть тебя в нашем тихом Уайтхилле[1], в кругу моей семьи.

Свадьба уже закончилась. Со стороны органов власти препятствий нашему браку не чинилось. Насмешки я вынес, как настоящий мужчина и уже философ в расцвете. Агидель четыре месяца назад кряду исполнилось восемнадцать, но что из этого? Я ещё легко выхожу во двор и мне не нужно посторонней помощи, чтобы зайти обратно. Кстати, все полевые работы у нас закончены. Розы мы убрали с поля и аккуратно уложили в стога. Работники выкопали, просушили и засыпали в погреб картофель. Страховые агенты застраховали свиней и тягловых медведей от бескормицы… Да… очень молода… Мила — ты же меня понимаешь, я знаю толк в женщинах. Во франко–прусскую воину (мы с тобой служили в гусарском полку, и пили за женщин стоя) — во франко–прусскую воину, Фрагонар, ты помнишь этих хохотушек из Трансильвании?.. Агидель, моя Агидель — это милое, славное создание. Сразу после свадьбы (кстати, власти и органы не чинили нам по поводу бракосочетания никаких препятствий — так, одни насмешки) — сразу после