Последнюю неделю каникул Толика не выпускали со двора. И никакие уговоры друзей не помогали. Отец отстегал его ремнем. Мать жалела, но ничего сделать не могла. Сатрыкин, когда обнаружил крушение всех своих надежд на славу, даже напился с горя. А родителям Толика сообщил, что из таких, как их сын, и вырастают преступники.
Соседи не считали Юлю виноватой. Ведь Толик старше и должен понимать — мало ли что может попросить ребенок. А догадался о том, чьих рук это дело, конечно, Кирилл. Он очень ругался. И на Юлю, и на Толика, но виноватым считал, конечно, друга.
Только Толик ни о чем не жалел. Ни тогда, и никогда после.
Теперь у него было Юлино обещание, и оно грело внутри и томило, как самая заветная тайна, и это было настоящее счастье.
Глава XXXVI
Петр Долецкий, высокий статный красавец, познакомился с будущей матушкой Петровны в эмиграции, в Шанхае. Он не собирался надолго задерживаться там. Его мечтой был Париж. Петр не был обременен родственными связями. Его взяли в Пажеский корпус по протекции его благодетеля, генерала Долецкого, который усыновил двухлетнего сироту-найденыша во время несения службы на Кавказе. Русский мальчик, грязный, голодный, но очень смышленый, в одно прекрасное утро оказался подброшенным под парадное крыльцо генерала в Тифлисе. Его приемные родители, мать следом за отцом, тихо скончались в весьма преклонном возрасте, не увидев всего, что вскоре разрушило такой, казалось бы, незыблемый уклад жизни.
Познакомившись с Наденькой, очаровательной девушкой, в которую просто немыслимо было не влюбиться в силу ее природной красоты, а также редкого для такой юной девицы ума, Петр задержался в Шанхае, узнав в Наденькином лице свою вторую половинку. Однако когда дошло до свадьбы, вторая из сестер, Лиза, которая в силу натуры, по-другому не объяснишь, не могла простить сестре ее счастье, подпоила Петра и соблазнила его.
А когда молодой человек проснулся в объятиях Лизы, она разыграла сцену раскаяния перед сестрой. Будто бы накануне Петр пылко признался Лизе в том, что думает только о ней. И затащил сопротивляющуюся девушку в постель. Горничная, получившая от Лизы пару серег с изумрудами, подтвердила версию Лизы. Отец пришел в негодование, состоялся мужской разговор при закрытых дверях, в результате которого Лизу и Петра срочно обвенчали. А родители забрали безутешную Надю и вернулись в Россию. К тридцать четвертому году семья уже настрадалась на чужбине, и Надин отец, как и многие эмигранты, вынужденные в тяжких обстоятельствах тех лет выбирать «или-или» — или остаться в Китае и потом скитаться по миру в поисках лучшей доли, и никогда, больше никогда не увидеть родную землю, или вернуться на эту самую землю, которую, кстати сказать, отобрали всю, равно как и прочее имущество. Надин отец, возможно, еще долго сомневался, но Лизина подлость, а также удачное знакомство на короткой ноге с торгпредом СССР Соболевым, решили участь семьи. Хотя, не случись у Льва Гавриловича этого удачного знакомства… Петр узнал бы через месяц, что Надя беременна, а Лизина горничная, пойманная на продаже ворованных серег с изумрудами, вынуждена была сознаться, откуда у нее драгоценности, и вся история вышла наружу. В России в тридцать седьмом Льва Гавриловича расстреляли, его супруге дали восемь лет лагерей, где она и скончалась от туберкулеза. Чудом не попала под репрессии только Наденька. Она, будучи в положении, отправилась к некогда бедным дальним родственникам под Псков, чтобы иметь возможность сносно питаться. Так как некогда бедные родственники по сравнению с теперешним положением семьи были очень хорошо обеспечены. Они работали докторами в местной больнице. А врачи в сельской местности никогда не голодали. Даже после коллективизации.
Дедушка чувствовал себя ужасно виноватым перед Надей, страдал. С Лизой они расстались через месяц после свадьбы. По иронии судьбы, Лиза так же, как и сестра, обнаружила, что беременна, уже после расставания с Петром. Впрочем, этот факт не помог ей вернуть мужа. Петр страдал и вынашивал планы, как вернуть Надежду, но даже узнать адрес для переписки не представлялось возможным. Перед смертью Лиза рассказала всю эту историю своей дочери, как на исповеди. Ближе к концу люди часто признаются в преступлениях. Чувствуют видно, что душе, чтобы воспарить, легкость нужна. Так и говорится — облегчить душу.