На солнечной стороне улицы

Дитер действительно написал про нее большую статью — она была опубликована в одном из немецких журналов по искусству, как уверял Леня, — очень авторитетном. Там же, размером в целую страницу, была дана репродукция ее картины, — вполне приличного качества, — отметила она, удивившись. Значит, тот, похожий на очешник, фотоаппарат был весьма недурен… Статью им перевела Зинаида Антоновна, к тому времени совсем обезножевшая. Она сидела целыми днями в кресле на террасе, читала, вышивала… Когда Вера с Леней пришли, ее внучка накрыла стол и выставила бутылку вина, над которой, сложив ладони перед щуплой грудкой, горевал на пробке все тот же серебряный ангел… И пока они пили чай с домашним вареньем из айвы, Зинаида Антоновна вслух читала статью высокомерным скрипучим голосом и тут же переводила ее, а Леня быстро записывал…

Старая шелковица перед террасой разрослась еще пуще… Леня наклонился, подобрал с травы несколько ягод и сказал, что это редчайший сорт тутовника, царский, так и называется — «шах-тут»… На прощание Вера зарисовала в блокнот, уже порядком потрепанный, набросок: Зинаида Антоновна за столом. Антураж вполне ташкентский: рядом с рюмочкой — пиала.

— Бог вас храни, дети… — вздохнула она на прощанье… — Вот, хотела бы на Мишенькину могилу съездить, да ноги проклятые, оставили меня совсем… Приходите, приходите еще, посидим под ангелом…

* * *

Насчет самой статьи Вера полагала, что Дитер перемудрил, хотя какие-то вещи были угаданы довольно точно. Были и общие места…

Он писал, что художница заворожена карнавалом жизни, что ее тянет к острым и гротесковым темам и ситуациям, что увлекает ее скорее не глубокий психологизм, а именно застывший психологический отпечаток на лице; маска. Что нелепые люди на ее картинах, в своем мистериальном движении, на первый взгляд хаотичном, в конце концов, говорят об очень точных для нее, переживаемых тайнах бытия. Что ее картины — это хор греческих масок, переведенный на язык уличных балаганных певцов, акробатов, гимнастов.

И что все это у нее замешано на мощных массах и сгустках пластического преображения красочного теста, на сложных цветовых взаимоотношениях, дающих терпкую среду, в которой ее персонажи живут, а точнее, как бы разыгрывают жизнь…

Дальше шло собственно интервью, вернее, несколько коротких ее ответов на его ветвистые, рассудительные и рассуждающие вопросы, и от этого так называемого интервью возникало странное ощущение карусельной лошадки, крутящейся вокруг крепкой оси — какого-нибудь столба, — потому что столб никуда не девается, с какой бы скоростью лошадка ни крутилась под музыку.

«— Мешает ли вам в творчестве идеологическая заданность государственного искусства?

— Не понимаю, о чем вы…

— Но ведь вы не хотите сказать, что советская идеология никоим образом не затрагивает вас как художника, не пытается навязать свой диктат, не мешает творить?

— Мне мешает только нехватка денег.

— А как же советская власть, все эти годы держащая под контролем искусство в стране?

— Но ведь всегда какая-нибудь власть висит над головой… Художник эпохи Возрождения, расписывающий какому-нибудь герцогу потолок в зале капеллы, тоже зависел от его капризов… А дожи свободной Венецианской республики со своей кошмарной тюрьмой Поцци? Вы видели рожи этих дожей?

— Вы сравниваете несравнимые вещи… разве можно сопоставить количество жертв…»

… и так далее, еще несколько вариаций на эту тему. Столб стоял, лошадка крутилась…

Статья была подписана: «Дитер фон Рабенауэр». Вот те на!

— Он действительно «фон»? — спросила Вера с любопытством.

— Почему бы и нет… — пожал плечами Леня. — Это не так уж редко встречается. Там никто дворян не расстреливал, все они живы-здоровы, — те, кто не разорился по пьянке. Дитер, правда, никогда не представляется «фоном» и вообще, насколько вы могли заметить, — не без ехидства добавил он, — очень хорошо воспитан…

Они с Верой сидели в забегаловке недалеко от Алайского, куда, после визита к Зинаиде Антоновне, она затащила его — есть манты. Леня, склонный к более приличным местам и менее острой кухне, всегда морщился при виде этих, изрезанных ножами и искорябанных вилками, пластиковых столов, дешевой, схваченной металлическими скрепками в местах трещин, посуды… Однако Вера утверждала, что здесь делают особые высокохудожественные манты, достойную копию с которых еще никому не удалось снять… Манты и вправду оказались очень вкусными, хотя и, как опасался Леня, слишком острыми.

Он сказал:

— Вот что действительно здорово, что рядом со статьей поместили репродукцию… Вы не представляете себе, какие двери это вам открывает…

— Жаль, что он еще и объясняет — что здесь изображено, — хмуро отозвалась она. — Это совсем нелепо… Терпеть не могу всех этих, объясняющих мне, что я хочу сказать своими картинами…

Леня придвинул к себе лист бумаги с переведенным текстом статьи, нашел нужное место: