На солнце и в тени

После смерти матери Гарри, тогда еще мальчик, провел в этом доме немалое время. Когда отец уезжал за границу закупать кожу или нанимать мастеров, именно здесь оставался Гарри, вставая в шесть, чтобы добраться до школы в верхнем Вест-Сайде, и так сосредоточенно занимаясь на пароме два раза в день, что ему казалось, будто он пересекал пролив в мгновение ока. Именно на Статен-Айленде Гарри впервые увидел и попробовал омара. Теперь он сидел на солнце за покрытым скатертью столом, угощаясь еще одним омаром, в салате. Рядом стоял стакан чая со льдом и лежали булочки с маслом, которых, хоть он и не заикался о добавке, было не вполне достаточно для того, кто только что проплыл милю и прошагал восемь.

Не так давно он вообще не заметил бы никакой реакции своего организма, даже несколько раз полностью выложившись и оставшись совсем без еды. На войне он научился отделять отдачу энергии от ее потребления, из-за чего голод преобразуется в чувство тепла. Это не значит, что после омара, четырех булочек с маслом, двух стаканов чая со льдом и большой порции салата ему угрожал голод, но он по-прежнему тратил свои резервы.

– Я был на кладбище, – сказал он, откидываясь в кресле так, чтобы его лицо было полностью открыто солнцу. Он знал, что тетка не водит машину и поэтому может лишь изредка навещать могилу мужа, которая находилась недалеко от Манхэттена, но оставалась невидимой оттуда, в земле, полого поднимающейся к западу от Сэддл-Ривер.

– Давно там не была. За могилами ухаживают?

– Нет. Там к каждому надгробию прикреплены медальоны, означающие постоянный уход, но за ними не ухаживают. Я зашел в контору. Там извинялись. Говорят, половина работников еще служит. Из-за демобилизации я сначала подумал, что это просто отговорка. Но похоронные команды до сих пор загружены работой. Служба регистрации могил должна разыскать захоронения, которые не всегда хорошо заметны, эксгумировать всех и переместить их на военные кладбища или вернуть домой. А это не картошку копать. Когда их хоронили, могильщиков и бульдозеристов оглушала артиллерия, так что было не до церемоний. Теперь это наверстывают. Вынимают осторожно, как и полагается.

– Так что же они будут делать? На кладбище?

– Через год или два все наладится. А пока, поскольку я пожаловался, мне предложили сразу нас обслужить. Но я отказался. Из-за этого другим могилам, которые никто не навещает, было бы хуже, так что я сам этим занялся. У них нашлись свободные инструменты, и мне разрешили их взять. По-моему, они смущены, чувствуют, что в долгу перед нами. Но они нам ничего не должны.

– Не должны. Я знаю.

– Я скосил траву. Починил ограду вокруг участка, очистил надписи, выполол сорняки и даже посадил плющ. Все это сделано. И еще прочел кадиш по своей матери, по отцу, Генри, дедушке, бабушке и по отцу и матери своей матери, где бы они ни были. Но в одиночку, конечно, без миньяна[9].

– Многие бы этого не одобрили, – предположила она.

Элегантный, почти официальный и располагающий в своем костюме с ангельски голубым галстуком, он на мгновение задумался и сказал:

– Ну и черт с ними.

После обеда, когда Элейн принялась относить в дом подносы, приказав Гарри оставаться на солнце, он стал думать о женщине, которую видел на пароме. Даже когда он был занят разговором, ее образ то делался ярче, то тускнел, то возникал, то пропадал. Он не знал ее, и все же томился по ней. Воспоминание может продлиться неделю или две, может сохраниться навсегда, но он был уверен, что никогда ее не увидит. Он не смог найти ее на пароме, когда вместо того, чтобы стоять, как обычно, на носу, стал обходить палубы, словно прогуливаясь. Там хватало палуб, куда она могла случайно раз-другой перейти, чтобы он ее упустил, и он упустил. А когда попытался найти ее после высадки, толпа слишком быстро двигалась сразу через четыре выхода. Хотя мгновение она, возможно, была видна среди быстро шагающих людей, чьи головы подпрыгивали, как стая птиц, плавающих на кромке прибоя, он ее не заметил.

– Что с бизнесом? – сказала тетка, снова усевшись на свой стул. – Как идут дела? Тот цветной все еще работает? Как там его звали?

– Корнелл.

– Верно.

– И впрямь верно. Его зовут Корнелл Верн.

– После смерти Мейера ему удавалось со всем управиться?