— Нѣтъ… никогда! Изъ-за чего имъ ссориться? Всѣ мои жены равно одарены, имѣютъ одинаковое помѣщеніе и пользуются равными доходами; поваръ отпускаютъ всѣмъ одинъ и тотъ же обѣдъ или ужинъ, и въ ихъ распоряженіи, на равныхъ правахъ, находятся мои виноградники.
Я построилъ для нихъ въ горахъ семь отдѣльныхъ виллъ, въ которыхъ онѣ проживаютъ во время сильныхъ жаръ. Наконецъ, я самъ по мѣсяцу принадлежу каждой изъ нихъ, по очереди. Дѣти же находятся при матери и никто, кромѣ меня, не смѣетъ вмѣшиваться въ ихъ воспитаніе.
Нѣтъ! Благодаря Бога, въ моемъ домѣ всегда царитъ миръ и согласіе; а такъ какъ мои жены всѣ молоды и красивы, то я одинаково всѣхъ люблю, и никому не отдаю первенства, даже если бы въ душѣ и предпочиталъ которую-нибудь изъ нихъ, — весело закончилъ Меру.
Изъ сада они направились къ выходу, гдѣ ихъ ждалъ экипажъ, похожій на римскую колесницу. Меру и Ардеа долго катались по городу, который не представлялъ, впрочемъ, ничего особеннаго и очень походилъ на столицу раваллисовъ. Только здѣсь магазины были разсѣяны по всѣмъ улицамъ, а въ центрѣ города былъ устроенъ большой рынокъ, напомнившій князю центральный рынокъ въ Парижѣ.
Замѣтивъ, что Ардеа съ любопытствомъ разсматриваетъ товары, ихъ разгрузку, продавцовъ и покупателей, Меру тихо объѣхалъ кругомъ всю площадь.
По дорогѣ имъ попался большой восьмиугольный павильонъ, обратившій на себя вниманіе князя. Въ открытыя двери видна была обширная зала, заставленная большими клѣтками, въ которыхъ что-то шевелилось, но что? — Ардеа никакъ не могъ разсмотрѣть изъ-за тѣснившагося вокругъ народа. Многочисленная толпа, преимущественно женщины, входила и выходила изъ павильона.
— А здѣсь что продаютъ? Или тутъ… —Ардеа, видимо, подыскивалъ слова, — показываютъ рѣдкихъ животныхъ?
Меру полунасмѣшливо, полуудивленно взглянулъ на него.
— Животныхъ? Ха, ха, ха! Нѣтъ, здѣсь выставлены на показъ и продажу невѣрные мужья!
— Мужья!? Живые люди? Но это невозможно, — удивился онъ.
— Войдемъ, и вы сами убѣдитесь, что это возможно. Въ отношеніи супружеской невѣрности законъ у насъ очень строгъ.
— И къ женщинамъ тоже?
Суровое и жестокое выраженіе мелькнуло на лицѣ Меру.
— Къ женщинамъ законъ относится еще строже. Жену, уличенную въ невѣрности, я могу съ позоромъ, палками выгнать изъ дворца и публично продать въ такомъ-же, какъ этотъ, павильонѣ, а если не найдется покупателя, то я имѣю право ее убить.
— И вы подвергаетесь тому же, если измѣните одной изъ вашихъ женъ?
— О, нѣтъ! Всякій мужъ-хозяинъ, т. е. такой, который даетъ приданое и содержитъ своихъ женъ, можетъ измѣнять имъ, сколько ему угодно, — гордо отвѣтилъ Меру. — Но мужья, входящіе въ домъ женщины и получающіе содержаніе отъ нея, обязаны хранить вѣрность. Кромѣ того, жена не можетъ убить мужа, такъ какъ мужчина — выше женщины. Законъ даетъ ей только право подвергнуть его тѣлесному наказанію и затѣмъ продать.
Меру сошелъ со своимъ спутникомъ съ колесницы и вошелъ въ павильонъ, гдѣ стоялъ гулъ отъ говора, криковъ и ходьбы. Теперь Ардеа увидѣлъ, что середина павильона болѣе занята двумя рядами большихъ клѣтокъ съ металлическими рѣшетками. Попадались и пустыя клѣтки, но большая часть была занята, и внутри на кожаныхъ подушкахъ сидѣли мужчины, преимущественно молодые и красивые; но были и пожилые, и даже одинъ старикъ, имѣвшій страшно угнетенный видъ.
Надъ каждой клѣткой виднѣлась дощечка, съ именемъ невѣрнаго супруга и его продажной цѣны.
Скрывая изъ осторожности чувство отвращенія и негодованія, внушенныя ему этой позорной выставкой, Ардеа съ любопытствомъ осмотрѣлъ злополучныхъ плѣнниковъ.
Одни изъ нихъ сознавали, видимо, свое униженіе, сидѣли грустные, сконфуженные, не поднимая глазъ; зато другіе, наоборотъ, громко смѣялись, скаля свои бѣлые зубы, и смѣло смотрѣли на женщинъ, бросая тѣмъ вызывающіе взгляды.
— Однако, несчастные стоически выносятъ свое суровое наказаніе, — замѣтилъ Ардеа.
— Почему же — несчастные? Молодые и красивые малые скоро найдутъ себѣ покупательницъ. А вотъ то старое животное могло бы остаться вѣрнымъ, такъ какъ ему несомнѣнно придется просидѣть съ годикъ.
— Какъ? Цѣлый годъ?
— Да, наказанный такимъ образомъ мужчина долженъ пробыть годъ въ заключеніи, если его никто раньше не купитъ. Даже отецъ не можетъ выкупить его; это право принадлежитъ одной только матери, и она чаще всего пользуется имъ, такъ какъ подобное заключеніе — большой позоръ для обоихъ семействъ.
— Что же бываетъ съ тѣмъ, кого по прошествіи года никто не купитъ? Онъ возвращается обратно къ женѣ?
— Нѣтъ! Его постегаютъ слегка плетьми за то, что обезпокоилъ добрыхъ людей, а потомъ отдаютъ отцу или кому-нибудь изъ родственниковъ, съ обязательствомъ содержать его, пока тотъ какъ-нибудь не устроится и не найдетъ возможности заработать кусокъ хлѣба. Но идемъ же, — пора обѣдать I Потомъ вы отдохнете и одѣнетесь, такъ какъ мы отправимся на праздникъ сестры.
На возвратномъ пути Меру, съ видимымъ любопытствомъ всматривавшійся въ Ардеа, спросилъ:
— Къ какому семейству раваллисовъ принадлежите вы? Мнѣ знакомы почти всѣ болѣе или менѣе знатные у нихъ роды?