На Среднем Дону

Новенький мотор реванул, под выхлопными трубами облаком взметнулась размолотая в пудру пыль, и «тридцатьчетверка» рванулась вперед. Чтобы не прикусить язык, Кленов стиснул зубы, вцепился в крышку люка. Ямы, пни, камни — ничего не миновали. Пару раз врезались в уцелевшие деревья. От удара — колокольный перезвон по всей машине. Во рвах Т-34 зарывался в землю по самую пушку, однако, оставляя за собой широкую вспоротую канаву, выл мотором и несся дальше. Вода, масло давно перевалили за сто, а механик все крутил и крутил машину, выделывал такие номера, к каким и на фронте доводилось прибегать не часто.

На заводском дворе водитель с ходу загнал машину на моечную аппарель, через люк механика вылез на броню, спрыгнул вниз.

— Лихо! — Кленов прошелся взад, вперед, разминаясь, отряхнул пыль, взял из протянутой руки кисет, стал вертеть цигарку. — Лихо. После такой пробежки нужно идти следом болты подбирать.

— Ничего, — на крупном дубленом лице механика-испытателя заиграла улыбка.

— Какой хреново привернут — отлетит, остальные целы будут. Пускай рассыплется тут, на месте, чем у вас где-нибудь. — Погасил улыбку, снял танкошлем: — Давно воюешь?

— С первого дня.

— Угу, — цепкий взгляд царапнул по виску, по груди. — Меченый и отмеченный. Не потеряешься.

— Всего бывает.

— Здесь тоже не мед. По двенадцать-четырнадцать часов вкалываем, а то и сутками целыми. — Ударил танкошлемом по широким плечам, сбил пыль. — Трижды просился. А кончится война — глаза колоть будут. За чужие спины хоронился, мол.

— Ладно. Будь здоров, — смуглая щека Кленова дернулась, пошевелились шрамы. — А насчет войны не печалься: и на твою долю хватит.

Под черными сводами сборочного цеха плескались синие молнии электросварки, гулко отдавались удары кувалд, на разные голоса звенело и пело железо.

Старичок мастер все так же носился по цеху. Жирно блестели мазутом и потом его впалые щеки, и мешки под глазами набрякли, потемнели.

— Заходи в гости, — пригласил он капитана, с которым успел сойтись за день. — Я тоже живу в землянке по соседству с вами. Почитай, харьковские все в землянках. — Лихорадочно блестевшие глаза улыбнулись поверх очков. — Копченая сохатина есть. Угощу…

Одним махом — приехать и получить танки — не вышло. Застряли до осени. Начались дожди, морозы, лег ранний на Урале снег. От случайной помощи в цехах перешли и посменной работе. Не хватало сил смотреть, как валятся от от усталости полуголодные подростки и женщины.

Капитан Турецкий швырнул танкошлем на грязный, неструганный стол, с треском уселся на длинную скамейку, положил голову на кулаки.

— Что пасмурный такой? — Из-под шинели на нарах в углу высунулся Кленов. Мучился, не мог уснуть после ночной смены. — Что-нибудь слышал?

— Все старое, — выпрямил спину и уныло отмахнулся Турецкий. Усталые глаза сверкнули зло. — Нашему сидению тут конца-краю не видно. Бригаду кинули в 5-ю танковую, а она черт те где. Одни корпуса в Сталинграде дерутся, другие где-то под Воронежем. Осень на дворе, а мы здесь загораем. — Снова повернулся к столу, удивленно пожал плечами. Смуглый лоб собрался морщинами. — И на какой ляд нам эта формировка. Дрались бы как люди. — Турецкий выложил на стол кисет, спички, продолжал: — Напрашивался в гости инженер из конструкторского. Стрельбой с хода интересуется. Ты как раз нужен ему, — провел языком по краю бумажки, бросил исподлобья взгляд на нары: — На заводе ленинградские есть. Слесаря. Год, правда, как из Ленинграда. Но, может, что и скажут тебе.

— Что они сказать могут?..

Кленов набросил на плечи шинель, вышел из землянки. Густая вязкая темнота ударила по глазам. Глухо шумели свою думу сосны. По самой земле полз холод, перекинутый от полярных льдов через Уральские горы ветрами. Вместе с холодом снизу к сердцу поднималось и какое-то знобкое, сосущее чувство тревоги перед надвигавшимися событиями и полной неизвестностью о доме, матери.

По лесной просеке заметались желтые снопы света: с завода за ночной сменой танкистов шла полуторка.

Глава 15

За полночь от Полянки, песчаной косы, где Дон под Осетровкой делает крутую петлю и поворачивает к Красному и Дерезовке, бесшумно отчалили лодки и заранее связанные плоты. На плотах и лодках напряженно вглядывались в наплывающие струистые заплаты круч, кудрявый лозняк над молочной дымкой. Пулеметчики, готовые в любую минуту стрелять, онемевшими пальцами сжимали рукоятки.

По мере приближения берега медленно костенели серые, будто из камня тесанные лица, стыли широко распахнутые зрачки. Тело наливалось звонкой пустотой, становилось невесомым.

Свистя крыльями, лодки обогнала птица, крикнула что-то над кручами. У овинов под трехгорбым курганом ей откликнулся сыч.

— Подвинь автомат. Нога затекла, — немолодой пулеметчик с желтой щетиной на щеках ворохнулся, поправил ленту.

— Сам на чем держусь?

— Тише! Мордует вас! — задушены о просипел второй номер.