На Среднем Дону

Клюнуло. Бронетранспортер, а за ним и машины спустились в балку, подъехали вплотную. На борту бронетранспортера, забрызганный снегом, белел крест. Гитлеровцы поняли оплошность, но было уже поздно. За броневой обшивкой луснул выстрел. Автоматчики вытащили из кузова обмякшее тело застрелившегося генерала.

— Вот паразит нервный.

— Ну куда их к черту, — в досаде чесал затылок Турецкий и поглядывал на немцев.

— А посади в бронетранспортер своих, машины впереди, и пусть катят.

— Машины и самим бы пригодились, — подсказал молодой, но дотошный командир взвода Мельников.

— Делай, как приказано! — Ремни на полушубке заскрипели мерзло. Турецкий сердито нагнулся в люк к механику.

На гребне холма встречный ветер засыпал снегом броню, автоматчиков, хлесткими струями сек лицо и глаза механикам водителям. Броня обжигала холодом. Несмотря на работу мотора, в башне было холоднее, чем снаружи, и танкисты, кроме механика, тоже вылезли наверх. Снег, как шерсть кошки и темноте, потрескивал пушистыми искрами, и его все густеющая синева уходила до самого горизонта, где сливалась с таким же мутно-синим небом в одно целое. Встречались заторы. Дорогу загораживали брошенные машины, минометы, пушки и другое армейское имущество.

Кленову очень хотелось спать. Несколько суток подряд спал урывками, на морозе. Нажженное ветрами лицо горело, тело, промерзшее насквозь, томила неодолимая пьянящая сила. И вдруг сон как рукой сняло: меж чахлых кустиков полыни прыгал заяц. Белый, пушистый, с длинными ушами. Наверху тоже, наверное, увидели его. Там поднялся настоящий переполох. А заяц сделал двойную скидку, исчез в мутно-сумеречной мгле. Наверху посмеялись: жировать, мол, отправился, пока не вернутся охотники с войны, и снова уселись так, чтобы меньше доставал ледяной ветер.

С широком логу миновали занесенный снегом хутор. Время позднее, но к танкам выбежали женщины, подростки, степенно пробился вперед невысокий седой дедок.

«А ну как немцы?» — встретили их застывшие от неподвижности автоматчики.

— А вы чьи будете?

— Свои, дед, свои. Не признаешь?

— Та яки ж вы свои, як фронту немае…

Заскорузлые пальцы недоверчиво щупают, скребут броню танков, глазами находят на забитых снегом шапках автоматчиков звездочки, простуженно шмыгают носами, плачут.

— Та колы ж воно ще такэ будэ чи було…

— Чего ж вы плачете, тетко?

— Немцы давно ушли?

— С вечера. Вы еще догоните их.

— Много?

— Ох, товарищ начальник! — голоснула тетка в рваном ватнике и толстом платке.

— Ты не сепети, — бойкий дедок оттер тетку плечом, поставил костылик меж ног, налег на него костистым крепким телом: — Были, товарищ командир, машин с сорок.

— А можа, больше, — вмешался длинношеий подросток, в малахае с клочьями ваты из дыр. — Танков три, а пушек не то пять, не то шесть.

— Куда же вы зараз?

— Туда, где фашисты, — осторожно отвечали танкисты.

— Полем нельзя вам: мины набросали, — предупредил подросток.

— А ты знаешь, где они?

— Знаю, знаю, дяденька. Покажу, — с готовностью согласился подросток и, цепляясь подшитыми валенками, полез на танк. Женщина в толстом платке поймала его за полу рваной шубейки. — Та шо вы, мамо?! — отмахнулся подросток.

За холмом вырвалась и беззвучно поползла в небо ломаная строчка кроваво-красных и желтых угольков. Железный стук пулемета достиг слуха, когда трасса уже погасла.

— Ну что, дед, со всем хутором не выйдет, а с тобою можно, — Турецкий озорно передернул плечами, попросил, и из башни подали флягу.

Дедок шмыгнул носом в ожидании, весело кольнул глазами-шильями, принимая алюминиевый стаканчик с пахучей жидкостью.

— С наступающим вас, сынки. Дай бог вам живыми переступить порог хаты. Да поскорее.

* * *

Миновав промерзший ручей и сотрясаясь от напряжения моторов, танки брали пологий подъем.

— Вот они! — донеслось, как сквозь вату.

Кленов разлепил веки. Перед ним глазурно-глянцево горел широкий и глубокий лог. По бокам его упрямо лезли из-под снега жилистые кусты чернобыла. По дну лога черной коленчатой гадюкой вилась колонна, держа путь на юго-запад. В голове и хвосте колонны — по взводу длинноствольных пушек, посредине — три танка.

Гортанный клекчущий крик ворона над яром окончательно снял дрему. Зевнув и протерев рукавицей глаза, Кленов проследил за бесшумным полетом птицы. Над уползавшей в горловину лога колонной ворон каркнул и повернул на юг.

«Знает, где тепло», — расслабленно усмехнулся Кленов, чувствуя, однако, как при виде машин в логу у него холодеет в животе и наливается сухим горячим звоном голова.

— На наше войско вроде и многовато, — озабоченно поскреб колючий и черный кадык Турецкий.

Солнце и алмазное сияние снега резали глаза, заставляли щуриться.

Коленчатая гадюка колонны изогнулась, вытягивалась на подъем. Тупорылые «фиаты», семитонные «хопомаки» и трехтонные «адлеры» дымили, буксовали.

— Перемогнем, крякнул дед, влезая на печку, — дурашливо хохотнул белобрысый взводный Мельников.