На стальном ветру

Она содрогнулась от масштабов этого начинания, чего бы оно ни надеялось достичь.

Сосновые шишки были названы так из-за их формы, а также из-за множества частично перекрывающихся пластин, которые были организованы в соответствии с элегантными и простыми схемами роста. Самая маленькая из пластин, где сосновые шишки сужались к острию - концу, ближайшему к Крусиблу, - имела всего километры в поперечнике, не шире среднего айсберга. Самая большая из них, расположенная ближе к более толстому концу, достигала почти ста километров в поперечнике и десятков километров в толщину. Все они были совершенно черными, непроницаемыми для пассивных и активных сенсорных систем "Ледокола". Они искусно подогнаны друг к другу, но между наложенными слоями также были промежутки, сквозь которые были видны намеки на более глубокую структуру: голубые тайны внутреннего механизма, проглядывающие сквозь разочаровывающую дымку, как будто между механизмом и ледоколом была помещена какая-то размытая среда. Излучение распространялось, размазывалось по всему спектру и модулировалось странным образом, с всплесками поглощения и излучения, которые не соответствовали известным ядерным переходам. Излучение было загадочным, достаточным, по словам Травертина, для получения тысячи докторских степеней, возможно, целой академической дисциплины. Но ни одна из его частей не была достаточно мощной, чтобы представлять угрозу - по крайней мере, не в тех группах, которые они были способны зарегистрировать.

Поскольку они опускались ниже уровня сооружений, Травертин предположил, что потоки поднимались одновременно с их прохождением - поднимались, а затем постепенно опускались обратно до уровня, который они показывали ранее. Но трудно было знать наверняка. Они не получали никаких достоверных данных, пока не подошли совсем близко, и поскольку у "Ледокола" не было ресурсов, чтобы расставить датчики за собой, это было все, что они собирались узнать на данный момент.

Но их не уничтожили. Чику, конечно, была рада этому. Но она надеялась на что-то конкретное, и нарастание/затухание голубого свечения не шло в счет. Чего она хотела, решила она, так это чтобы инопланетные машины превзошли проблему Производителей - сделали что-то, враждебное или иное, что отодвинуло Производителей на второй план. Но такой увертюры не последовало, и она не могла не почувствовать укола разочарования.

Поэтому они опустились еще ниже. Импульсы тяги изменили траекторию движения "Ледокола", еще больше истощив то небольшое количество топлива, которое еще оставалось в наличии. Как только спускаемый аппарат достигнет орбиты в нескольких сотнях километров над поверхностью Крусибла, им не понадобится топливо для посадки - они будут поддерживать высоту только в том случае, если будут использовать двигатели для противодействия трению атмосферы, - но у них будет достаточно топлива, чтобы приземлиться в подходящей точке посадки по своему выбору.

Намбозе была занята обновлением своих карт, накладывая свежие данные поверх старых. Разрешение новых данных было не таким хорошим, как у старых, но они обладали тем достоинством, что были достоверными и поддающимися проверке. Теперь они не полагались на машинные глаза: они могли сами видеть пейзаж через иллюминаторы.

В некотором отношении новости были хорошими. Сам Крусибл оказался именно тем миром, который они ожидали увидеть - геология планеты, атмосферные и поверхностные условия были в точности такими, как было обещано. Растения колонизировали сушу и в своей детальной биохимии дублировали нечто, что было очень близко к земному процессу фотосинтеза. Но люди знали об этом задолго до того, как Окулар провел детальные наблюдения поверхности. Атмосфера Крусибла содержала молекулярный кислород и метан в объемных соотношениях, более чем на сто порядков превышающих те, которые можно объяснить одним только термодинамическим равновесием. Кроме того, большая часть поверхности Крусибла была покрыта чем-то, что очень сильно поглощало красный свет, намекая на обильное присутствие пигмента хлорофилла или его аналога. Если и была одна истина, которая стала ясна за четыре столетия освоения космоса, так это то, что существовало очень мало неорганических механизмов, которые придавали вещам зеленый цвет, и совсем нет таких, которые могли бы окрасить целую планету в ослепительный изумрудный цвет.

Жизнь была единственным объяснением.