На старой мельнице

– Митя, родной! – мать, словно слепая, протянула руки и, обхватив узкие Митькины плечи, рванула к себе, крепко прижала. Булавка, блестевшая на её кофте, черкнула по лбу, но мальчик смолчал.

– Есть бог! – горячо зашептала мать. – Митенька, папка не дал тебя маленького… Есть тут один хороший человек. Он окрестит.

Митька отчаянно завертел головой, вырвался и, отскочив к порогу, крикнул:

– Не буду креститься! Пусть только Головастик ко мне сунется, – худо будет!

– Митя!

Он изо всей силы захлопнул за собой дверь и в сенях налетел на тётку Лизу.

– Тьфу, нечистая сила! – отшатнулась та. – Носит тебя, окаянного…

– Попробуй меня крестить, – выпалил Митька. – Из рогатки – так и знай – прямо в глаз пальну!

– В тебя бес вселился, – перекрестилась тётка Лиза. И, выскочив на крыльцо, затрясла своей огромной головой: – И думать не смей про рогатку! В поселковый заявлю… милиционеру!

Митька напрямик по картофельному полю побрёл к речке. Перемахнул через жидкий прутяной плетень и сразу затерялся в зарослях речного камыша. Длинные, острые, как сабли, листья качались перед самыми глазами, нацеливались полоснуть Митьку по лицу, но он осторожно отводил их руками. Зато шершавая осока так и впивалась в голые ноги. Пробираясь к реке, Митька всё явственнее слышал успокаивающий шум воды. Возле камней вода рокотала, сердилась, а у берегов всхлипывала, чмокала. Река блеснула из-за камышей воронёной сталью. Большой облизанный водой камень-валун лежал у самого берега. С одной стороны он густо оброс зелёным курчавым мхом. Спугнув с валуна тоненьких пучеглазых стрекозок, Митька с разбега прыгнул, лёг животом на тёплый бок камня и стал смотреть в воду.

Вокруг валуна сновали смешные водяные пауки. Длинноногие, они быстрыми скачками передвигались по воде, как по асфальту. На красном берёзовом листе, будто на плоту, важно проплыл изумрудный кузнечик. Синяя стрекоза попыталась было присоединиться, но кузнечик бесцеремонно спихнул её длинной тонкой ногой.

Тихо на реке. Ухо привыкает к вечному равномерному движению воды и перестаёт его слышать. На одном берегу стоят сосны, на другом – берёзы. Стоят не шелохнутся.

Где-то за мельницей тукает дятел. В гуще камыша ворочается, стрекочет, звенит мелкая прибрежная живность.

Заволновалась осока, по воде разбежались круги. Щурёнок! Митька увидел его. Полосатой палочкой с сучками-плавниками притаился он в тени от кувшинки. Охотится за кем-то. По дну реки непрерывно двигаются, сталкиваются и снова разбегаются жёлтые пятаки. Это солнечные блики. Они освещают осклизлые камни, наносный ил, донную траву. От валуна по течению тянутся длинные, волнистые бороды водорослей. Их ещё называют «ведьмины волосы». Плавают блестящие круглые кувшинки. На них отдыхают водяные пауки. А вот белых лилий не видно. Они там дальше, у мельницы.

Отец, бывало, возвращаясь с рыбалки, всегда приносил матери пучок белых лилий. Мать ставила их в графин. Гибкие стебли шевелились в воде, и Митьке казалось, что в графине – змеи… Опять стало горячо глазам. Как вспомнит Митька про отца, так слёзы. Был бы отец живой, – мигом прогнал бы эту тётку Лизу. При нём она боялась нос в дверь сунуть, а теперь приходит как к себе в избу. Не любил отец этих монашек-богомолок. Терпеть не мог. И Митька не любит. Поэтому он и домой не спешит. Знает, что Головастик там… Плохо стало дома.

Отец был сильным и высоким, как дядя Гриша. Один раз позапрошлым летом он из леса принёс лосёнка. Маленький такой лосёнок, а ноги длинные-предлинные. Митька, увидав лосёнка, так и запрыгал от радости.

– Папа, – спросил он, – лосёнок у нас будет жить?

Но отец даже не взглянул на Митьку. Злой, хмурый, он сдёрнул с головы свою фуражку с медными дубовыми веточками и отёр пот.

– Браконьеры лютуют… – сказал отец. – В прошлый раз лося ухлопали, а теперь – лосиху! Попадись – башку оторвал бы.

Отец подошёл к большеглазому печальному лосёнку, покачивающемуся на своих тонких ногах-ходулях, и погладил его по вздрагивающему загривку.

– Куда теперь прикажешь девать тебя, малыш?

– Отдай мне, – попросил Митька. – Я его воспитывать буду.

– Идёт, – сказал отец, – воспитывай.

Определили лосёнка к корове, в хлев. Смешно подпрыгивая на своих ходулях, лосёнок бегал за Митькой к реке. Митька купался, а лосёнок стоял на берегу и нетерпеливо рыл землю крепким круглым копытом, – дескать, вылезай из воды – поиграем… Только недолго пожил лосёнок в сторожке. Приехал грузовик с большой клеткой и увёз малыша в город. В зоопарк увёз. Митька даже имя не успел ему придумать… Разве узнаешь теперь лосёнка в зоопарке?

Отец был потомственный лесник. Он и родился в фев­ральский буран в лесной сторожке. Тёплой воды под рукой не оказалось, и его выкупали в снегу. Митькин дед-лесник выкупал. После войны отца хотели назначить мастером на лесопильный завод, но он отказался.

– На заводе слишком шумно, – объяснил он председателю сельсовета, другу своему, дяде Грише. – Был лесничим и останусь лесничим.