На старом пепелище

В соседней комнате я с полчаса ожидал ее прихода (она оканчивала урок, после которого распустила детей) и не мог надивиться удивительной перемене, происшедшей с этою женщиной. Очевидно, она перегорела в каком-то сильном, но благотворном огне, который растопил этот жир, это бессмысленное существование и на старости лет пробудил в ней и чистую детскую душу и светлую мысль, так глубоко и, казалось, навсегда зарытые под толстым слоем бессмыслия. «Но что именно сделало ее такою, какой огонь пересоздал это существо?» – думал я, дожидаясь ее прихода, и, когда она, наконец, вошла в комнату, проворно ступая плохо повиновавшимися ногами, я не вытерпел и сказал:

– Да вы ли это, Анна Федоровна! Гляжу на вас и глазам не верю.

– И сама я не верю, друг мой… Уж извини, не буду величать тебя по отчеству, ребятишки приучили меня к простоте-то…

Говоря это, она суетилась, устраивая чай. Она отпирала шкафы, доставала варенье, сходила в соседнюю комнату и тотчас возвратилась, говоря:

– Да как же ты меня знаешь-то? Ведь, чай, не помнишь совсем?..

– Я портрет ваш помню.

– Какой это портрет?

– А масляными красками-то нарисован… Помните, у вас в гостиной…

– Будет, будет! Не говори… Помню все!.. Вместе с домом купили… Не поминай мне этого ничего… Говори о себе… Ведь и тебя-то я почти не знаю… Я знаю, что родня, а в первый раз вижу и ребенком не помню. Говори о себе – а про это оставь: слава богу, что миновало…

– А я именно про это и хотел говорить-то… Я прочел сегодня, что какая-то Калашникова…

– Верочка?.. да! да, умерла, отравилась.

– Так это действительно – та самая, маленькая Верочка?..

– Та самая, та… Ну вот, как же не перемениться-то? Хоть эта история с Верочкой – на десять лет состарит…

– Да, вы очень переменились…

– Ох!.. что я вынесла!

Слезы ручьем полились по ее худому лицу, и она так же быстро, как лились ее слезы (а лились они градом), заговорила:

– Ведь у меня муж зарезался; ведь у меня сын в Сибири, за мошенничество, ведь у меня дочери… (тут она просто захлебнулась). Ведь я вдруг, ничего не зная, ничего не понимая, попала точно под каменный дождь… Вся избита…

Анна Федоровна рыдала; я молчал, видя, что этих слез мне не остановить. Рыдания, почти истерические, продолжались несколько секунд; наконец она немного успокоилась, хотя не переставала плакать…