На стороне мертвецов

Разнеся походя прилавок с яблоками, Митя завернул упряжку — яблочная мякоть в брызги разлеталась под копытами…

— Оборотни снова кого-то загрызли? — завопил Ингвар.

— Почему если загрызли — так сразу оборотни? — возмутился Митя.

— Потому что я его видел! Младшего Потапенко! Когда мы приехали! Вы со Свенельдом в дом зашли, я снаружи остался! Он мимо проехал, в коляске, с девушкой! Я думал это Лидия, а потом разглядел, что Фира из «Модного дома»!

— И не сказали?

— Чтоб полицмейстер наговорил мерзостей про бедную девушку? Хватит с нее оборотней!

Митя принялся выбирать вожжи, заставляя лошадей сбавить бег:

— С нее — хватит. Только теперь я точно знаю, что убийца — не оборотень. Уж он-то точно Фиру с Лидией бы не перепутал!

— Причем тут Лидия?

— Убить собирались барышню Шабельскую: швея — жертва слишком… незначительная.

— Приехали. — каркнула мара и взвилась прямиком из коляски, спиралью уходя вверх.

— Как вы можете? — выдохнул Ингвар.

— Да-да, я не должен называть убитую — незначительной. Но что поделать, если так и есть?

— Я про мару… — вдруг смутился Ингвар. — Как вы ее не боитесь?

— Мне? Ее? Бояться? — искренне удивился Митя. — Знали бы вы, как она мне надоела.

Сзади громко икнули.

Гнедые остановились, мелко дрожа и роняя хлопья пены. Митя поднялся на козлах… и замер, дыша тяжело и шумно, будто сам только что мчался под жалящими ударами хлыста. Он здесь был, вчера, ранним утром, он отлично запомнил и эту улочку, и этот дом с чайной лавкой на первом этаже и…

— Это что же, вчерашняя? Женщина-кошка? — шумно сглатывая слюну, выдавил Ингвар.

— Госпожа Сердюкова. — одними губами шепнул Митя, глядя на скорчившуюся на мостовой женщину — по белой пышной блузе расплывались ярко-алые пятна крови, похожие на большие безобразные цветы.

Вчера она была жива. Строила глазки Мите, признавалась в необоримой симпатии к мужчинам с хвостами, хватала за руки ревнивого супруга с его пара-беллумом…

— Ма-а-аруська-а-а-а-а! — хозяин чайной лавки, встрепанный, с перекошенным набок галстуком, стоял на коленях над телом жены. Рядом топтались оба приказчика. — Маруся, кошечка моя! — он подхватил тело на руки, прижал к себе — мотнулись рыжие волосы, еще недавно яркие, как огонь, а сейчас вдруг ставшие тусклыми и безжизненными, как у мары.

Обрывки блузы сползли с плеч женщины… и стал виден торчащий сквозь сорванную кожу и влажное, кровавое мясо, белый, будто сахарный излом перекушенного позвоночника. Сердюков пронзительно, по-волчьи, завыл, раскачиваясь и прижимая к себе мертвую жену.

— Как это случилось? — шепнул Митя, хватая приказчика за обсыпанный мелкой чайной крошкой рукав.

— Да кто ж его знает! — буркнул тот. — Хозяйка на рынок пошла, а потом глядь… а она уже под самой лавкой лежит… такая… — он судорожно сглотнул. — Будто з неба упала…

— Паротелега мимо проезжала? — быстро спросил Митя.

— Кто ж его знает! Мы с хозяином как раз брикеты с «копорским чаем» в заднем чулане… того, пересчитывали[1]…

Митя кивнул: ясно, к настоящему чаю подмешивал, чтоб продать побольше… Плевать!

— Нибы лязгало щось! — вскинулся второй приказчик.

Над лежащим телом будто черный вихрь закружился…

— И что, ни криков не было, ни шума? — сквозь звон в ушах донеся высокий голос Ингвара.

— Как ты его услышишь, татя на мягких лапах? — Лихорадочно блестящие глаза Сердюкова яростно метались с Ингвара на Митю и обратно. — Сколько еще баб перевертыши поганые загрызть должны, чтоб батька ваш полицейский их за глотку мохнатую взял? Или вовсе ему на нас, людей, плевать? — заорал он, вскакивая, так что голова его мертвой жены гулко ударилась об мостовую. — Тварей нелюдских покрываете, твари петербургские, а они баб наших жрут? — он попытался вцепиться Мите в горло.

— Оборотни тут совершенно не при чем! — в руку Мите стремительно скользнул нож.

Уже знакомый, тягучий темный жар обварил внутренности. Убить так просто. Вогнать нож лавочнику под ребро…

— А кто? — закричал лавочник, снова бросаясь к жене и тыча в клочья рваного мяса. — Кто?

— Медведь…

«Самый обыкновенный цыганский медведь, который в таборе разве что плясать мог. Зато по приказу Кровного Внука Симарглова, пусть даже и малокровного, жертву и выследит, и задерет. По приказу княжича Урусова, так мило гостившего в усадьбе Лаппо-Данилевских! Урусов, который нашел отпечаток медвежьей лапы рядом с трупом Эсфирь Фарбер! Я тогда решил, что отпечаток каким-то хитрым манером подделал Алешка, но Урусову это сделать было еще проще. А уж кто из них прятал трупы — Лаппо-Данилевские, Урусов, или тот незнакомый мужик, что за ним с Зиночкой на паротелеге гонялся, и орал по-цыгански… неважно. Важно понять, зачем Лаппо-Данилевским это все понадобилось.»

Голова его отчаянно кружилась, площадь словно плясала вокруг, хотелось бежать куда-то, быстрее, успеть…