На стороне подростка

Юный горожанин с наушниками совершает иное путешествие, нежели тот, кто колесил раньше по дорогам. Он сидит на месте и получает информацию об опыте других. Но это ничего. Это как раз может быть полезно, если его увлечение достаточно сильно. Чтобы воспринимать, нужно этого хотеть, если желания нет, тогда это потерянные годы. Можно надеяться, что желание пробудится. Если же желание пассивно, нет причин, по которым родители, которые хотят видеть рядом только активных людей, удерживали бы подростка рядом с собой. Когда семья многочисленна, нежелательно, чтобы в ней росли юноша или девушка, у которых патогенный подростковый период имеет депрессивную тенденцию. Надо быть осторожным с движением в обратном направлении, с регрессивным развитием.

Отрочество – период преобразований, которые делают человека хрупким и ранимым. Пассивность словесная не есть пассивность желаний. Как избежать домашней тюрьмы?

Отрочество – период преобразований, которые делают человека хрупким и ранимым.

Защитники семейных прав не думают о праве каждого индивида выйти из семьи. Очень часто в ней царит запретительная, давящая атмосфера.

Следовало бы настаивать на роли семьи в раннем, детском возрасте и пошире открыть двери дома в период отрочества – период, когда родители более, чем все другие, бессильны помочь ребенку его пережить.

Подростки с патологией, запаздывающие в развитии, вырастают в семьях, где нет никаких общественных контактов, где живут, замкнувшись на своих интересах. Если у взрослых есть круг друзей, товарищей, подростки не задерживаются на пассивной или агрессивной позиции. Невозможность уйти из семьи превращает молодого человека в мацерированный плод: семья взрывается, словно мать, которую разрывает изнутри ее дитя. Это происходит в семьях, помешанных на семейственности, где нет радости внешнего социального общения, того, что подталкивает ребенка заниматься спортом, интересоваться культурной жизнью и т. д.

Выходом для чувств ребенка являются секты. Их упрекают в том, что они похищают девочек, страдающих анорексией[23]. Но не добровольный ли это киднеппинг?

Зависимость юного существа от какой-нибудь секты в меньшей степени восходит к влиянию группы и в большей – к преступной опеке взрослого, который подменил собой родителей. Не существует ни одной «поглощающей» секты, где бы не правил «людоед», Господин, который играет подавляющую роль. Когда родители обнаруживают след своего ребенка, они уже ничего не могут поделать. Ребенок отталкивает семью, замыкается в секте. Он ведет себя как фанатик.

Юные лицеисты говорят, что никак не предохраняются от СПИДа.

Эротические отношения у них часто ограничиваются прикосновениями, и они не знают разделенного коитуса. Возможно также, что они согласны пойти на риск.

Позиция медиков, сталкивающихся с анорексией, суицидными тенденциями, наркотиками, очевидно, зависит от уровня их знаний, но эволюция общества должна обратить взгляд медиков на патологию отрочества или невозможность адаптации подростков в отношениях «врач – больной».

Нет никакой эволюции на уровне самих медиков. В каждой больнице есть психиатры-ассистенты, фельдшеры, дипломированные медсестры, но врач присутствует лично лишь тогда, когда есть угроза физическому состоянию. В тех случаях, когда возможно самоубийство, речь идет лишь о сохранении жизни. Желание же покончить с собой и глубинные причины, причины подсознательные, которые подтолкнули подростка к этому смертельному шагу, выражают, на свой лад, необходимость умирания детства. Это интерпретируется как попытка самоубийства, потому что не может же он сказать: «Помогите, я хочу родиться. Но для того чтобы родиться, я должен умереть». Жизнь и смерть неразрывно связаны между собой. «Я не знаю, как мне родиться среди того, что я вижу вокруг».

Педиатры, практикующие в больницах, тоже не эволюционируют?

Нет, и более того – они обвиняют родителей. Считается, что это очень правильно – вторгаться в семейную среду подростка.