На сцене и за кулисами: Воспоминания бывшего актёра

Здесь надо заметить, что мне никогда не приходилось встречать такого почтенного и благовоспитанного антрепренера, каким был антрепренер, стоявший во главе этой труппы. Мы даже никогда не просили своего жалованья; нам платили аккуратно до последнего гроша, как бы ни шло дело — хорошо или дурно. Словом сказать, он был честный человек и, по своей честности, являлся самой выдающейся личностью между современными театральными антрепренерами.

Собираясь уехать из Лондона, я составил себе маленький гардероб. У меня уже был запас сапог, башмаков и трико, но кроме этого могло понадобиться еще много других вещей, и прежде, чем я купил их, я думал, что они обойдутся мне очень дорого. Всего дороже обошлись мне парики, которые стоили от семи шиллингов до двух фунтов стерлингов, а мне нужно было купить семь или восемь париков — «напудренный придворный», «шатен времени Георгов», «распущенные по плечам кудри», «жидкий парик» (я решительно не понимаю, отчего его так называют), «парик старого комика», «плешивый» и «длинные волосы», — для всякой роли, какую пришлось бы мне играть.

Как-то раз утром, в воскресенье, я отправился в Петтикот-Лэн[6] и там подобрал себе различные принадлежности костюмов. Нигде нельзя купить театральных костюмов так дешево, как в этом месте. Я купил себе полный матросский костюм за пять шиллингов, а ливрею за шестнадцать. Здесь было также множество старомодных фраков, вышитых жилетов, панталон до колен, блуз, шляп, плащей и шпаг, и все это можно было купить за очень дешевую цену. Потом мне сшили кое-что сестры (в это время они стали смотреть снисходительнее на мою «нелепую выходку» и им было даже приятно думать о том, что у нас в семействе есть актер), за всем же остальным пришлось идти к настоящему костюмеру. Всех этих вещей, вместе с довольно большим запасом современных костюмов, связкой театральных журналов и других книг, ящиков для грима, дорожным несессером, письменным прибором, и т. д. и т. д., набралась довольно большая куча, и так как она с течением времени скорее увеличивалась, нежели уменьшалась, то я решился купить огромную дорожную корзину, которая могла бы вместить все мною купленное, и уложить все вещи.

Я действительно приобрел огромную корзину. Она сохраняется у меня и до сих пор и стоит под лестницей, в прачечной. С тех пор и до настоящего времени я никак не мог от нее отделаться. Переезжая на новую квартиру, я оставлял ее на старой, но мне ее всегда присылали, и привозили ее обыкновенно два человека на телеге, вероятно, воображая, что они возвращают мне драгоценную для меня, доставшуюся мне по наследству, вещь и всегда приходили в смущение от того, что я не выказывал при этом восторга. Я заманивал к себе уличных мальчишек и говорил, что дам им полкроны, если они унесут эту корзину с глаз долой и где-нибудь ее бросят, но они, увидя ее, пугались, и вернувшись домой рассказывали об этом своим матерям, после чего в околотке распространялся слух, что я совершил убийство. Это была совсем не такая вещь, которую можно было бы захватить с собой в темную ночь, с тем, чтобы бросить ее на чужом дворе.

В то время, когда я пользовался ею, мне нужно было укладывать все мои вещи в сенях, потому что ее нельзя было ни внести вверх по лестнице, ни снести вниз. Она всегда стояла за парадной дверью, так что тому, кто входил в эту дверь или выходил из нее, оставалось очень немного места для прохода — около шести футов, и всякий, кто проходил через парадный вход, непременно ушибался, кто больше, кто меньше. Хозяин дома, вернувшись поздно ночью, ударился об нее лбом и начал кричать «караул» и звать полицию, будучи в полной уверенности, что это воры. Служанка, входя в дом с пивом, стукалась об нее и опрокидывала на нее кружку; когда же в нее впитывалось все пиво, то распространялся такой запах, какой бывает в кабаке.

Страшно и подумать, сколько бранных слов было сказано по поводу этой корзины. Железнодорожные носильщики и извозчики приходили от нее в ярость, и они бросались на нее с таким остервенением, что у меня от ужаса замирало сердце. Квартирные хозяйки, которые, при первом моем посещении, рассыпались передо мною в любезностях, становились очень холодны ко мне и не хотели на меня глядеть, когда привозили эту корзину. Никто не сказал о ней доброго слова. Она везде внушала к себе отвращение и ненависть. Я даже боялся, чтобы ее жертвы не восстали и не стерли ее с лица земли. Но мои опасения были напрасны: она перенесла все — и проклятия, и толчки, и я, видя, что мне ни в каком случае не удастся освободиться от нее, решил, что пусть меня в ней похоронят.

Моя верная, старая корзина! Много лет прошло с тех пор, когда мы с тобой отправились в дорогу в тот достопамятный день семнадцатого декабря, когда снег валил хлопьями, и какая ссора вышла у нас тогда с извозчиком, — беда да и только! Но зачем ты покинула меня в Бристоле? Зачем ты…