На сцене и за кулисами

Так как я ничего не имел против того, чтобы он помог мне, то он и решил этот вопрос в утвердительном смысле; он даже был в полной уверенности, что я поступлю не лучше других и забуду его, как только пробью себе дорогу. Я, насколько мог, старался разубедить его в этом, уверял, что никогда не забуду его, даже тогда, когда сделаюсь великим человеком, и с жаром потряс его руку. Я действительно был очень благодарен ему за то участие, которое он принял во мне, и потому мне было очень неприятно, что этот человек подозревает меня в таких низких чувствах, как неблагодарность или недоброжелательство.

Я встретил его на следующий день, и он с радостью объявил мне, что устроил дело. Он достал для меня ангажемент у одного своего знакомого антрепренера и обещал познакомить с ним на следующий день, когда приготовит и составит контракт. Поэтому он попросил меня быть у него в конторе ровно в одиннадцать часов и принести с собой деньги. Таков был приказ этого господина.

Услышав это, я не пошел, а в полном смысле слова полетел домой. Широко распахнув двери, я вихрем взлетел на лестницу, но я был слишком взволнован, чтобы спокойно сидеть дома. И пошел обедать в первоклассный ресторан, после чего мои карманные деньги значительно уменьшились.

«Не беда, — думал я, — стоит ли горевать о каких-то шиллингах, когда я скоро буду получать сотни фунтов».

Затем я отправился в театр, но мысли мои были направлены совсем в другую сторону, так что, если бы меня спросили, в каком я был театре и что шло на сцене, я не мог бы сказать этого. Все время я критиковал актеров и думал только о том, насколько лучше каждого из них буду играть сам, Я мечтал о том, как меня будут любить и уважать все актеры и актрисы, когда я поступлю на сцену, как буду ухаживать и пользоваться успехом у примы труппы и как все актеры будут с ума сходить от злости и ревности. Потом я вернулся домой, но всю ночь пролежал с открытыми глазами.

Чтобы поспеть к назначенному сроку, то есть к одиннадцати часам, я встал на следующее утро в семь часов и быстро позавтракал. Каждую минуту я смотрел на часы (хотел бы я знать, где они, эти часы, теперь!) и, наконец, не утерпев, вышел на улицу. На Стрэнде я был уже около десяти часов и стал шагать взад и вперед на небольшом его расстоянии, боясь слишком далеко уйти от конторы. По дороге я купил пару новых перчаток, как сейчас помню, они были цвета лососины; одна из них сейчас же лопнула, как только я стал натягивать ее на руку; поэтому я надел одну только целую, а другую нес в руках. Без двадцати минут одиннадцать я свернул в переулок, где была контора, и стал шагать подле конторы с неприятным ощущением, что все живущее следит за мною, смотрит из-за каждой занавески и шторы и удивляется, чего я здесь шатаюсь. Время тянулось невыносимо долго: казалось, что одиннадцати часов никогда не будет. Но башенные часы наконец стали бить одиннадцать, и я вошел в ворота, нарочно делая вид, как будто только что пришел и очень тороплюсь.

Подойдя к конторе, я увидел, что двери заперты и никого нет. Сердце мое так и упало. Неужели опять обман? Неужели опять придется переживать жестокое разочарование? Уж не убили ли антрепренера? Не сгорел ли его театр? Почему они не пришли сюда? Должно быть, случилось что-нибудь очень важное, потому что, в противном случае, они не стали бы опаздывать при таком серьезном деле. С добрых полчаса я простоял у конторы в самом тревожном состоянии томительного ожидания; наконец, они пришли и высказали предположение, что, должно быть, не заставили меня ожидать их слишком долго, на что я ответил:

— О, нисколько! — и пробормотал, что только-только пришел.

Как только мы вошли в маленькую контору, я был представлен антрепренеру, который оказался известным актером; я неоднократно видел его на подмостках, но теперь никак не мог признать в нем того самого талантливого актера; он скорее был похож на его сына, с этим я бы еще мог согласиться. Он оказался гораздо меньше ростом и несравненно моложе, чем я представлял себе его. Замечательно, как чисто выбритое лицо молодит человека. Трудно поверить, чтобы мальчики, которых я видел на репетиции, могли играть роли пожилых семейных людей.

Во всяком случае, мой будущий директор не оправдал моих ожиданий. Одежда его совсем не соответствовала тому положению, которое он занимал, и вся фигура его, откровенно говоря, имела очень жалкий вид. Чтобы успокоить себя и объяснить себе причину, почему директор театра, антрепренер носит такой бедный, рваный костюм, я старался вспомнить все истории о странных выходках миллионеров, которые любят ходить в рубищах; я вспомнил также, как встретил однажды мать одной первоклассной артистки и большой знаменитости и был поражен ее убогим одеяньем.