На ступеньке, бегущей вниз

Но откуда возьмется смысл? Из случайного, в общем-то, порядка слов или картинок откуда он возьмется? А ведь он есть, этот смысл, если только я не обманываюсь, если только мое понимание смысла – это не такой же элемент ощущений, как цвет, вкус, запах, образцы которых содержатся во внутреннем, как ты его называешь, – пространстве мысли.

Но мне все больше и больше кажется, что должно быть что-то за пределами этого внутреннего вместилища – убогого внутреннего пространства, в котором мы все мечемся (скачем, ползаем, крутимся, тычемся, клубимся), как блохи (мотыльки, тараканы, белки в колесе, слепые котята, ядовитые змеи). Вот уж действительно не те слова выскакивают, которые могли бы. И какой у них после этого может быть смысл?

Мне кажется, ты обманываешь меня, мой мармеладовый. Потому что если ты прав, то по сути своей ты не можешь знать того, о чем говоришь, если я об этом не знаю. Или ты не все говоришь, что знаешь. Не все знаешь, что говоришь. Не говоришь о том, что знаешь, и о том, что не знаешь, не говоришь. Знающий, не говоришь, говорящий, не знаешь. Что говоришь, говоря, не знаешь, зная.

И какая из этих словесных комбинаций может считаться имеющей смысл? И какая действительно имеет место?

И все-таки что-то такое должно быть за пределами нашего мыльного пузыря – эта мысль у меня возникла, и я к ней вернусь. Она кажется мне умной (адекватной, правильной, верной), такая это мысль, что она мне кажется умной. Повторю ее несколько раз, чтоб не ушла незамеченной: «должно быть что-то такое за пределами», «за пределами что-то должно быть таким», «что-то должно быть за», «что-то должно быть где», «что-то должно быть», «чему быть, того не миновать».

Что-то должно быть за пределами – я, кажется, уже говорил об этом – говорил, в смысле думал. А где что-то, там, значит, и кто-то – это не так ли? По-моему, это правильная мысль (умная, адекватная, верная). Но этот кто-то – это не ты, мармеладовый. Хотя усердный делаешь вид, чтобы им казаться, но это не ты. Тот, кто смеялся там в темноте (в темной яме, наполненной крысюками), – я думаю, не он ли. То, как он смеялся – в этом было что-то такое запредельное, – если бы ты слышал, ты бы понял.

Ты обманываешь меня, мой восковой-шоколадный, говоришь одно, потом говоришь другое, говоришь и потом не договариваешь, или договариваешь, но перед этим не говоришь.

А тот, кто смеялся в темноте, – он сказал бы раз навсегда, и не тратя слов, если только мне найти способ, как к нему подойти. Так я думаю (в скобочках – верю).

49

Молчишь, мой марципановый?

Молчишь – молчи, да и так оно все понятно.

А когда эти фигуры – фигуры тебя, образы тебя – где в одном месте ты стоишь с открытым ртом (приоткрытым, полуоткрытым, открытым для A, И, О, У и других звуков), а в другом – с закрытым, – придут в движение, сменяя друг друга, словно кадры на кинопленке, я что-нибудь от тебя услышу.

Я хотел бы, чтобы оно всё пришло в движение, потому что так, как оно есть, – это ненормально. И тогда я не понимаю, сомневаюсь, думаю, спрашиваю себя – где я? и что я? и каким образом?

Но я заметил, что когда я рядом с тобой, у меня вроде бы возникают те мысли – в виде слов, те слова в виде мыслей, которые, мне кажется, ты сам бы сказал, если бы мог сейчас говорить.

И я спрашиваю тебя: «Этот смешной паноптикум восковых фигур – это то самое хранилище образов внутри нашего мыльного пузыря, отраженных и переотраженных?» Я спрашиваю, как бы обращаясь к тебе, и, подумав, сам отвечаю. Не то чтобы прямо так отвечаю, но возникают мысли.

Мысли – мусор, но среди них попадаются скверные (в последнем слове две первые буквы оказались лишними, но ладно, пусть остаются).

И вот, я думаю, что устроенное так хранилище образов – это было бы слишком примитивно. И оно не должно так открыто себя демонстрировать. Механизм не должен видеть интимных деталей своего устройства. Не должен – в смысле, не может. Кинопроектор, если представить его разумным, не смог бы видеть кадры кинопленки, запрятанной у него в чреве. И компьютер тоже не может видеть – в смысле, не может видеть интеллектуальная программа, которая в нем крутится. Я затрудняюсь сказать, что он конкретно не может видеть внутри себя, но путь рассуждения в целом понятен. Говоря о таких материях, в наше время трудно промолчать о компьютерном интеллекте, даже если не знаешь, что конкретно сказать.

Еще одна мысль (не очевидная, и не имеющая видимого отношения к делу, но пришедшая вместе с первой): не нужно смешивать разные уровни смысла – буквы, которыми написано слово «верблюд» не обязательно должны быть горбатыми.

А третья мысль, самая простая и очевидная, – о том, что того малого количества заготовок (рот открыт, приоткрыт, полуоткрыт) не хватит, чтобы организовать цепочку кадров для поддержания разговора. Даже для пары фраз не хватит.