На суде

– Я скажу тебе лишь одно: большая глупость – попытаться обмануть Бога. Попытаться обмануть себя – глупость ещё большая, – и вновь занялся бумагами.

На душу Геннадия лёг тяжёлый камень. Вся его уверенность в этот момент окончательно иссякла. Никаких надежд на попадание в рай не осталось. Но как же? Он же действительно верил в Бога, жил заповедями… Или нет? Как же это всё сложно… Голос апостола прервал размышления:

– Вас снова просят к трибуне, Геннадий Сергеевич.

С трудом подсудимый поднялся со стула. Встав у трибуны, он вновь ощутил тот самый голос:

– Итак, путник. Я готов вынести приговор. Готов ли ты к нему?

Геннадий заколебался, но почти сразу, не очень уверенно, ответил:

– Да.

– Теперь я оглашаю своё решение. Решение моё таково: запретить путнику войти в рай, а также, поскольку серьёзных грехов за ним не наблюдалось, его не ждёт попадание в ад. Геннадий Сергеевич будет пять  лет жить на Земле в образе духа. За это время ему есть чему научиться. Затем я обязую его вернуться сюда.

Геннадий не знал, как реагировать, на лице его было выражено смятение. Иаков поднялся из-за стола и поманил кого-то рукой. Следующий пришедший Геннадия Сергеевича Опарина уже не застал.

***

А этим самым следующим был солидный человек, в возрасте. Одет он был в смокинг, сам он небольшого роста, лысеющий, с круглой крупной головой, с немного узкими сверкающими глазами, средним носом с широкими ноздрями и нервной улыбкой на лице.

– А! Дубровский, Абрам Борисович! – бодро вскрикнул Иаков, всё так же не отрываясь от бумаг.

– Эм… Да, это я, – ответил Абрам Борисович.

– Добро пожаловать! Мы всё ждали, когда же Вы до нас доберётесь. Я надеюсь, Вы знаете, где находитесь?

– Да, судя по всему, я у Райских врат, – уверенность звучала в голосе Дубровского.

– Тогда прошу Вас встать за трибуну.

Дубровский исполнил просьбу и тотчас почувствовал тот самый голос. Но, в отличие от Опарина, он смог распознать мягкий мужской голос, обволакивающий его тело. Голос ласково спрашивал:

– Назови своё имя, сын мой.

– Абрам Борисович Дубровский.

– Знаешь ли ты, где ты находишься?

– У входа во врата Рая, – уверенности, с которой отвечал Дубровский, можно только позавидовать. Мало кто держал себя так, стоя за этой трибуной. Сложно припомнить, когда здесь в последний раз был такой человек.

– Да. А известно ли тебе, почему ты здесь?

– Думаю, за все те грехи, что я когда-то совершил.

– А точнее?

– За обманы, невероятные аферы, которые я проворачивал, стремясь к наживе. Я признаю, что был глупцом, и каюсь перед тобой, Отец.

– Я давно простил тебя, сын мой. Я простил тебя в тот день, когда ты покаялся перед народом. Этот великий поступок дал мне повод прекратить твои мучения. Скажи, сын мой, хочешь ли ты попасть в рай?

– Я хотел бы, Отец. Но я не уверен, достоин ли я, – искренне ответил Абрам Борисович.

– Спасибо, сын мой. Теперь присядь, – вновь возник стул. Дубровский сел на него. На некоторое время повисло молчание.

– Да-а. С некоторых пор люди стали брать на себя слишком многое, – неожиданно изрёк Иаков. – Они считают, что могут судить о себе подобных. Вообще о ком угодно. Разве что не берутся осудить себя.  Требуют с других прощения, забывая, что и сами всего лишь грешники на проклятой земле. Нет в вашем мире людей, которых бы нельзя было ни в чём обвинить. Вы когда-нибудь видели, чтобы на Земле один заключённый сажал другого заключённого ещё на один срок только потому, что ему реальное наказание кажется несправедливым? Такая мысль видится страшной нелепостью. Однако то, что я сказал – на самом деле аллегорическое описание того, что происходит в вашем мире. А потом какой-нибудь православный фанатик удивляется, за что же Он отправляет его в ад? Дескать, я же казнил неверных, бил всех, кто отрицал Тебя. Эх, было время, когда вы и не думали о нашем существовании. Всё было прекрасно и законно. Вместе жили, вместе охотились, делили добычу. Были одной семьёй. Теперь и семья-то может расколоться с этой вашей стойкостью убеждений. Мне искренне жаль, Абрам Борисович, что Вы стали жертвой их глупости. Но, – апостол поднял глаза на Дубровского, – хватит разговоров. Он уже ждёт Вас. Прошу, – Иаков указал рукой на трибуну.

Абрам Борисович проследовал на указанное место. Снова он почувствовал мягкий голос:

– Итак, сын мой, готов ли ты узнать свою дальнейшую судьбу?

– Да, Отец, я готов.