На суше и на море. 1961. Выпуск 02

Сначала была та полная слитность с любимым, то единство дум, чувств и ощущений, которое, вероятно, и называется счастьем. Зачем бы иначе ей тосковать по Колыванову теперь, когда они стали уже чужими друг другу. Воспоминания — вот что тяготит ее душу. Как это написал поэт?

Но не может злое расставанье
Удержать меня на расстояньи!
Я к тебе не вхож и письма тоже,
Но зато воспоминанья вхожи!

Ты нечаянно припомнишь руки,

Сжатые в невыразимой муке,
Губы, искривленные, как болью,
Горькой, неудавшейся любовью.

И знакомый голос вдруг услыша,

Ты заговоришь как можно тише

И в толпе похожего завидев,
Встрепенешься, спутника обидев…

А потом все чаще и чаще стало казаться, что правы те, кто говорит о Колыванове: «Ну, этот пороха не выдумает!» И становилось все обиднее, что муж ее — человек незначительный, неудачливый. То, что казалось достоинством, например мечтательность, умение проникать взглядом в будущее, постепенно превращалось в ее глазах в недостатки: ведь мало мечтать, надо еще уметь претворять свои мечты в действительность! Барышев, скажем, никогда не говорил о своих мечтах, но брался и делал!

А эти вечные разлуки, разъезды, пустая комната, одинокие вечера. Неужели мужчины не понимают, как тоскливо одной, как хочется хоть немного уюта, внимания? Да и настоящего обожествления наконец, ведь она отдала себя! Разве этого мало?

Колыванов утешал: мужчина с древних времен — охотник, исследователь, воин, покоритель мира; женщина — хранительница домашнего очага.

Как бы не так! Она такой же инженер, как и он. А ей еще приходится постоянно защищать свое и его счастье. Одни сослуживцы упрекают Колыванова в тугодумстве, другие — в неудачливости, третьи — чуть ли не в безделье. И на каждое обвинение она должна найти защиту…

А эти взгляды посторонних мужчин! Кто она? Ни мать, ни невеста. Просто хранительница очага. Но хранительницей можно сделать любую старушонку, пусть стирает пыль с вещей, благо их так мало у кочевников-строителей, да готовит пищу, благо ее и есть-то некому, раз хозяин очага в постоянных командировках. А ее зовут то на вечеринку, то в кино, то на танцы, и каждый мужчина, который бросает на нее взгляд, как бы говорит: «И что вы нашли в Колыванове!»

Может, она бы и выдержала эти взгляды, если бы не Барышев…

Он ухаживал за нею еще в институте. Блестящий доцент, из хорошей семьи, — как частенько говорили ее подруги, — он обратил внимание на студентку, вероятно, только из желания «закрутить» маленький роман. Но тогда Катя не стала с ним встречаться.

Впрочем, он довольно скоро разочаровался в научной и педагогической деятельности. Доцент понял, что стало модным совмещать науку с практикой. А Барышев не любил отставать от моды, была ли то мода на гавайские рубашки, сшитые в Столешниковом переулке, или мода на практическую деятельность. Это понимала даже неопытная студентка, какой была тогда Екатерина.

Но Барышев умел быть импозантным. Встретившись с Екатериной через два года, когда она уже стала женой Колыванова, Евгений Александрович воскликнул:

— Колоссально! Мы снова рядом! А знаете ли вы, что я из-за вас бросил Москву и научную карьеру? Нет-нет, я не жалуюсь, не думайте обо мне так плохо!

Что делать, такое признание польстило Екатерине. Появилась даже этакая подленькая гордость: вот я какая, из-за меня мужчины совершают безумства!

Теперь-то она понимает, что Барышеву было просто скучно на далекой стройке. Он жил один. Несколько девушек, работавших в управлении строительства, глядели на Барышева снизу вверх, но они не подходили к его исключительной натуре: что ему машинистки да секретарши! Ему хотелось раскрыть все «богатство» своей души, найти «ровню»! Вот он и принялся ухаживать за бывшей знакомой студенткой, ныне инженером строительства, вечно одинокой женой неудачливого инженера Колыванова.

Да не он ли и пустил этот слух о неудачливости Колыванова? Во всяком случае он не забывал упрекнуть Екатерину Андреевну в том, что она не выбрала лучшего мужа…

С ним было не скучно, он умел проявлять заботу о женщине, которая ему нравилась.

А Борису пришлось безвылазно сидеть на самых дальних участках. Правда, Барышев умел объяснить это «государственными» обстоятельствами, особым «доверием» к ее мужу со стороны руководства и прочими высокими словами. Катя не додумалась спросить, как же это так, неудачливому инженеру поручают самые трудные участки? А потом это нелепое «дело»!

Кажется, она слишком резко поговорила с мужем. Но зачем ему было лезть в драку? С Барышевым никто и никогда не дрался. Ему вообще все сходило с рук.