На суше и на море - 1963

Вот таковы красоты Тянь-Шаня. Все их нам предстоит увидеть, по благородной русской привычке пощупать в пути. Пока идем высокотравьем по террасе над рекой. Группа постепенно растягивается. Бори еще не видно за предыдущим поворотом. Таня вильнула за следующий. Костя от избытка сил лезет выше, овечьей тропкой. Со мной остаются надежный Алеша и Нина, которая еще не придумала своего сногсшибательного варианта и вынуждена мириться с удобной тропой. Надо бы, конечно, навести порядок. Но путь безошибочен, прост. Люди с образованием должны понимать, когда можно, когда нельзя. Пока — можно… Это было первой моей ошибкой.

Покрытый галькой и еловой щепой полуостров весь в звоне обегающей его реки, десяток разномастных домиков, выкинутые рекой бревна. Это Чаркдук — «столица» Каркары, жилье лесорубов, лесников, охотников, тыловая база экспедиций. Мы сразу окружены небольшой приветливой толпой. Нас ведут в дощатую хибару. Торжественное чаепитие на кошмах, традиционные вопросы: куда идете и сколько за это получаете. Невозможно убедить, что мы в отпуске, отдыхаем. Туристы? О таких здесь не слыхали.

Кончился ужин, разговор. Начинается поочередное заползание в палатку. Эмоциональный процесс! Первый ворочается в тесной тьме, борясь за минимум лежачего места: расталкивает рюкзаки, ботинки, банки. В это время следующий, уже раздевшись для сна, дрожит снаружи, ругательски заклиная укладывающегося поспешить. Но чуть лишь его пятки мелькнули во входе и ушли внутрь, все меняется. Надо не торопясь расстелить спальный мешок, вытолкнуть из-под него все камни (под соседей), создать уютное изголовье… и пусть вопит на ветру очередной — потерпит и он!

Когда шесть рюкзаков и пять человек уже набиты в трехместную палатку, влезаю я. Под глухой вой придавленных и полузадушенных оттесняю весь хаос из людей и вещей на пять сантиметров от входа и втискиваюсь в это пространство. Вой постепенно переходит в жалобные вздохи и лишь изредка вспыхивает резким визгом, когда чье-нибудь колено попадает другому в солнечное сплетение.

Караван на Уч-Су

Утром мы договорились с одним из лесников, что он забросит наш груз вьюком на дневной переход вверх по реке. Навьючили на лошадь рюкзаки, сверху сел 120-килограммовый проводник, в хвост пристроились шесть смелых исследователей, и караван тронулся.

Сразу перешли мостом на восточный берег. Больше мостов вверх по Каркаре нет. Тут Костя оставил ледоруб, немного дальше на склоне Боря забыл шляпу. Возвращались, искали… Через тощий ручей переправлялись полчаса, каждый своим методом, и все одинаково промокли. Яркие индивидуальности спутников стали развертываться.

Тропа за мостом резко берет вверх, поднимаясь над сужающимся дном ущелья. Путь в основном идет в густом кустарнике, иногда задевая кромку леса. Тропа не очень трудна для пешего, но лошади тащить по ней свыше трехсот килограммов — явно накладно.

Проводник скрепя сердце вылез из седла, вручил мне повод и велел вести лошадь, следя, чтобы она не сорвалась, не сбросила рюкзаки, не ободрала их о деревья и скалы. Сам он шел сзади, охал и каялся, что мало с нас взял за такое унижение. Киргизы в горах не терпят пешего хождения, даже слово «ходить» не приемлют. Нас спрашивали: «Пешком ехать будете?»

Тропа, скаля каменные зубы, лезла и лезла вверх. На коротких крутых спусках передохнуть не удавалось, так как груз сползал лошади на уши, приходилось перевьючивать. Боря отстал, девицы последний раз мелькнули на повороте впереди… Намотав на одну руку повод, а другой растирая по лицу пот и грязь, недобром поминая спутников, проводника, кобылу, я волок ее вверх, утаскивая от обрывов, тормозил на спусках… На минуту остановясь, оглядываюсь вокруг. С обеих сторон реки вместо отдельных утесов встали сплошные стены. Над каньоном густой еловый лес. В крутых местах многие деревья упали, образуя висящие над обрывом буреломы. Выше леса узкая полоска лугов, изорванная скалами и придавленная сверху вторым ярусом каменных обрывов. Еще выше зубы гребня пережевывают клочья облаков.

Снова с поводом в руке иду, старательно внушая себе, что я вчетверо (ширина навьюченной лошади) шире, чем в действительности. Когда забываю об этой забавной, но утомительной игре, вьюк цепляется за дерево или застревает в скалах, между которыми я легкомысленно юркнул.

Первой выразительно запросила привала лошадь: захрапела, уперлась и объяснила, что ложится. Вот когда можно понять, что такое истинное блаженство. Это не пение соловья, не закат на море, не ощущение взаимной любви. Все проще и ярче: вот так повалиться в тень, утереть грязной ладонью пот, заливший глаза, и медленно, с глубокой нежностью обмахивать раскаленную голову шляпой.

Сзади показывается малиновый Боря. Увидя нас, он, не приближаясь, садится. Это хитрый прием. Обычно отставший теряет драгоценные короткие минуты отдыха. Пока он подбредет, все уже встали и трогаются в путь, да еще ругаются — не отставай! Борик не так прост: все сидят и он тоже, да и ругани не слышно. А где же женская команда?

— Э-гей!

— Гей-гей… — готовно откликаются обе стороны ущелья.