НА СУШЕ И НА МОРЕ 1966

По праздникам она пекла колобки, а на вертелах жарила отборных самых жирных гольцов. Бывало, наезжали гости. Они заворачивали по пути во время бесконечных блужданий по тундре. Надо же усталому путнику отдохнуть, чаю попить, переночевать под крышей, узнать, где чьи олени бродят, что об этом сказывал черный Кархо.

Это были веселые дни! Гости появлялись все больше по вечерам. Дети забирались в подушки за бабушкиной спиной и оттуда горящими глазами следили за всем происходящим. В эти дни и огонь-то в веже пылал ярче, и мясо варилось в изобилии. Хлеба доставалось каждому по целой краюхе, не говоря уже о кусочках сахара. Бабушка сначала подавала гостям чай. Когда каждый выпивал по пять-шесть чашек, а то и больше, бабушка подавала рыбу, а потом уже угощала вареным мясом, что привозили гости. После этого опять пили чай и пили уже до бесконечности, пот лился ручьями, это было хорошо! Бывало, бабушка велит Эчай потчевать гостей, а сама принималась занимать их беседой. Те пили чай и удивлялись, какая Эчай хорошая хозяйка. Очень хорошая… От этих похвал Эчай чувствовала себя совсем взрослой.

Бабушка любила гостей. Родичей она угощала своим мур-чаем — напитком из древесных губок[22], хлебными лепешками, а ко всему прочему еще и гольцовой икрой. Потом она садилась у очага, брала вязанье и умело заводила беседу. Новостей всегда было много: кто умер, где кто родился, у кого случилась пропажа, кто что нашел или видел, почему старухи бранились, а мужья их мирились. А что снилось в прошлую пятницу кривой старушке Устьахке? А самой старой бабушке на всем белом свете — Сахарихе? Это было очень важно! И кто что сказал и что ему ответили? Что из этого вышло? Все это надо было бабушке Настай знать обязательно.

Когда все бывало переговорено и беседа иссякала, старушка принималась рассказывать старину. Бывало, сказывала и о водяном и о птичьем боге — трехпалом, с головой, повернутой назад, жестоком и злом. Но больше любила она потешить гостей сказками. Она знала их уйму. Гости, хотя и усталые после блужданий по тундре, охотно слушали ее. Когда же бабушка замечала, что и гости, и дети уже утомились от ее россказней, она смешила их забавной побасенкой. Над шутками ее все хохотали до упаду. Потом она начинали по-русски (чтоб скорей заснули) рассказывать русскую сказку о том, как добрый молодец в одну ночь построил Стекльдом — стеклянный дворец. Больше всех Олесь любил именно эту сказку. Он с нетерпением ждал минуты, когда Иван Коровий Сын взберется на крышу дома, который для него построили невидимки, за одну ночь сразу! Теперь он будет сидеть на крыше и постукивать серебряным молоточком по гвоздям с золотыми шляпками. Взрослые под русский говор бабушки скоро засыпали. Она укрывала их шкурами, такими же дырявыми, как и вся ее вежа. После этого она спокойно ложилась спать. Очаг угасал сам. Под кровлю вежи входил холод, но спать под мехами было тепло.

Гул взрывов, доносившийся издалека, уже не мешал бабушке.

К мамке хочу

Наконец пришел Кархо. Напоив и накормив его, бабушка не стала слушать рассказов о медведице Михайле Ивановне и о тете вдовице Аньке. Она сказала:

— Садись за весла в новый карбас, надо ехать на остров, надо починить там вежу.

И еще много разных «надо». Отвезти бочку соленой рыбы на остров. И надо уже переправлять понемногу домашний скарб туда же, поближе к зимней веже.

Кархо выслушал все. Он согласился ремонтировать вежу на острове, но от других бабушкиных затей пока отказался. Бабушка так спешила, что даже не успела накормить детей.

Уехали. И сразу стало пусто, тоскливо и в веже, и у воды на бережке, и около старого карбаса.

Тогда Эчай голосом, каким бабушка наказывала Кархо грузить разную поклажу, сказала:

— Давай носи наши вещи, едем, скорее, скорее, едем!

— А птицы? Возьмем птиц? Он принес новых?

— Не надо птиц, скорее, скорее!

А Олесю стало скучно без птиц, без бабушки, скучно без Кархо. Сегодня он принес и синих, и красных, повесил их над очагом, на место старых, закоптелых. Кархо так интересно рассказывал про Михайлу Ивановну и ее внуках-медвежатах.

И Олесь заплакал:

— К мамке хочу!.. Муна йенна! Муна отче! Моя мама, мой тятенька! К бабушке хочу! Пойдем лучше в домик Кархо, он звал, у него хорошо, у него тепло и книжки с картинками есть. Хочу картинки смотреть!

Слезы лились по щекам мальчика…

— К мамке хочу… к бабушке хочу, я есть хочу…

Эчай, увидев, что Олесь плачет, сама чуть не расплакалась, так ей стало тоскливо. Ей тоже хотелось есть…

— Ладно, — сказала она, — сначала поедим, а потом поедем.

Но они никуда не поехали. Так и остались жить с бабушкой, словно и не собирались бежать домой, к дедушке Мыхкалу.

К вечеру вернулись бабушка и Кархо. Он опять всю дорогу говорил о вдовице Аньке и о медведях или молчал.

Бабушка велела ему приходить завтра пораньше: надо переехать ей на остров жить, красную рыбу ловить…

Но Кархо сказал:

— Нельзя, Михайла, Ивановна ждет с детками, надо ей корму подкинуть, обязательно надо… — Он обещал прийти в тот день, когда стадо пригонят.

Потом вернулся и сказал: